фандомчег, иди мимо, у гоблинов тоже есть безобидные кинки, и ради них гоблины умеют написать тыщу слов текста.
фандом: bleach, Кога/Мурамаса (раскладка условная), условно к флешбеку-17, рейтинг R, жанра нету, ангста тоже нету, потому что кинка кусок и пофапать. даже уже не фейспалмит.
недо-пвпшечка, неграфично, несюжетно, можно вкуривать как АУ. вы предупреждены)

*

Коге семнадцать, и он тоже не слепой.
Он стоит, так и не убрав катану в ножны, посреди начинающих распадаться тел врагов. Тяжело дышит, отирает ладонь о забрызганные кровью хакама, и смотрит во все глаза.
Мурамаса в нескольких шагах от него оборачивается - кажется, тел вокруг него ещё больше, они вдвоём только что положили почти весь отряд мятежников. Ни единой капли крови на светлом подоле, растопыренные когти свободной руки медленно складываются обратно, как у цветов с длинными острыми лепестками. Смотрит прямо в глаза своими, шальными и прозрачными.

Бой закончен, но Кога не спешит убирать меч. Держит слегка опущенным у пояса, выравнивает сбившееся дыхание, а потом сжимает крепче угловатую рукоять у самой цубы и слегка поворачивает ладонь. И продолжает внимательно наблюдать.
Мурамаса резко выпрямляется и быстро коротко вдыхает, разворачиваясь к нему всем корпусом.
Не отводя взгляда от его глаз, Кога медленно проводит до конца рукояти и обратно, на секунду накрывая ладонью её окончание. Мурамаса снова вздыхает, закусывает тонкие губы. Коге даже с такого расстояния видно, как быстро расширяются у него зрачки.
Бой - быстрый, что такое для Коги и его Занпакто горсть мятежников, и нерастраченная сила и напряжение пляшут в крови, серебристой звонкой взвесью туманят мысли. Крутят жилы и выкручивают душу, едва сдерживаемые под хрупкой оболочкой почти настоящей неподвижности.
Пальцы Коги скользят по оплётке рукояти, старательно обводят её рельеф, Мурамаса смотрит ему в глаза, как загипнотизированный, и быстро глубоко дышит, покусывая губы. Дожидается, когда его пальцы в очередной раз замрут, и делает пару нетвёрдых шагов в его сторону. Вздрагивает всем своим напряжённым, как готовое к бою лезвие, телом, когда Кога снова стискивает рукоять катаны у пояса.

Реацу, невидимые пульсирующие нити сквозь пространство, натягивается и звенит чуть перетянутыми струнами на грани слышимости.
Кога снова гладит рукоять всей ладонью, не переставая смотреть на него, упирается пальцами в цубу, через несколько секунд плотно обхватывает рукоять и опять рывком проводит до самого окончания. Мурамаса снова резко судорожно вздыхает, едва не оступившись на подогнувшихся ногах, но ни на секунду не отрывает диких затуманенных глаз от его лица.
Кога смотрел бы на него так бесконечно, но у него самого уже предательски ноет в паху и почему-то скручивает колени. Он чуть напряжённо улыбается и сжимает пальцы, и Мурамаса наконец выдыхает его имя.
Таким низким и тихим полузадушенными стоном, что не услышать и не понять невозможно.
Поэтому последние несколько разделяющих их шагов Кога делает сам, одним движением, обнажённым лезвием снеся голову шевельнувшемуся было у ног врагу и даже не оглянувшись в ту сторону.
Мурамаса приникает к нему резко, всё равно что ударом, вцепляется когтистыми ладонями в пояс, обвивает руками. Что-то хрустит внизу под жёстким каблуком. Напряжённые бёдра прижимаются к когиным изо всех сил, и Кога чувствует его сквозь свои пропитанные кровью хакама, сквозь его плотно запахнутый плащ, и обхватывает за плечи, прижимая к себе сильнее.

Наверное, реацу Мурамасы не просто имеет один источник с его собственной. Она резонирует, от неё трясёт и выкручивает тело и душу, и болезненно-острое возбуждение накатывает волнами, сходящимися в сплошной поток, едва позволяет дышать.
Коге даже делать ничего не нужно, потому что Мурамаса вжимается своими бёдрами в его, и руки с длинными когтями проскальзывают в разрезы его хакама, с силой сжимаются, царапая кожу. И Мурамаса прячет лицо на его шее, тяжело дышит, захлёбывается его запахом, его реацу, и шепчет ему быстро и хрипло, шепчет-шепчет-шепчет его имя, словно никакой другой звук не способен выразить то, что он вытягивает из Коги с каждым коротким рывком плотно сжатой ладони, с каждым движением собственных бёдер в такт этим судорожным рывкам.
И Кога прижимает его к себе, хотя сильнее, кажется, просто невозможно, хотя хочется вздёрнуть его в воздух и пробить насквозь, чтобы дать ему наконец всё, чего он хочет. Он хочет пока совсем немногого, но Коге от него всё тело разрядами пробивает и горячим, концентрированным напряжением разливается внутри от жёсткой когтистой руки, и чего ему стоит остаться стоять на подгибающихся ногах, он сам не представляет, не хочет знать, не думает. Потому что невозможно же думать, когда тебя вот так обнимают и горячей влажной ладонью скользят в складках заляпанных кровью хакама, и бёдрами прижимаются и трутся сильнее, как у него только когти не отломились ещё и живот не вспороли...
Шёпот Мурамасы достигает каких-то запредельных частот, которые почти невозможно выдержать, сливается в оглушительный грохот камнепада и разбивающихся о скалы волн где-то внутри. Кога не слышит собственного голоса за этим грохотом, пламя, пожирающее его изнутри и уже рвущее на куски, словно заливает потоком тёмной воды, бешеной цунами навстречу, и, кажется, это единственная известная ему ситуация, когда - он точно знает - Мурамаса способен кричать за них обоих.
Волны грохочут о каменный берег, кроша его обломки, и за их рёвом не разберёшь, правда ли – или только чудится в оглушительном грохоте волн, накрывающем его целиком и сметающим сознание прочь.

Конечно, таких вещей обычно никто не видит. Со стороны, наверное, это выглядело бы как полторы минуты тишины и растущего напряжения, резкая вспышка реацу, стирающая остатки духовных тел врагов в мерцающую пыль, и…
И всё.
Впрочем, Когу не слишком интересует, как это выглядит, потому что между Шинигами и его мечом всегда есть вещи слишком личные, чтобы их видел кто-то со стороны.
Кога сидит на коленях на голой земле - в какой-то момент всё-таки не удержался на ногах, никто уже не вспомнит, когда именно, - постепенно выравнивая дыхание. Последние частицы реацу тех, чьими телами недавно было завалено всё вокруг, рассыпаются на лёгком ветру, исчезают в траве, тают.
Кога ловит глазами блик на лезвии катаны, едва заметно улыбается и медленно убирает её в ножны. Чувство чудовищного облегчения и одновременно такой же непередаваемой усталости мягко придавливает к земле, всё равно что волной обнимая за плечи. Шёпот затихает эхом где-то вдалеке, становится похож на плеск воды по прибрежным камням, смешивается с его собственным, тяжёлым, медленно успокаивающимся пульсом в висках, тонет в нём, словно огромная волна уходит на глубину.
Но Коге семнадцать, и он едва ли не сильнейший Шинигами среди тех, кого воспитала вместе с ним Академия. И эта волна, кого угодно способная сбить с ног и раздавить, ложится ему на плечи, как тёплые ладони.
И когда он медленно выпрямляется, поправляет кое-как болтающийся на одном плече алый шарф и уходит с места стычки прочь, - не отпускает.

драбблег-ваншот злой, всё ещё бличефиллеры, на предмет "кармические подарки за всё хорошее никто не отменял". АУ, совсем АУ, не исключаю разных вариантов ООС, смысловой нагрузки не несёт, предисловий и продолжений даже думать не стану сейчас. меня самого с идеи коробит, но.
кончатся экзамены, я стану обратно добрый и оптимистичный, а пока сорри, чуваки, побочный эффект. вам не впервой.

*
Глаза у него злые, недоверчивые и от этого кажутся не просто знакомыми - узнающими.
Мурамаса с начала разговора не может понять, верить ли этому ощущению. С начала же - старается не думать.
- Ты совсем с катушек слетел?! - шипит Кога, сжимая подлокотники чуть ли не до треска пластиковой обшивки. - КАК с этим можно что-то сделать? Тебе же сказали - всё, паралич, совсем!.. Думаешь, сколько лет такие, как ты, мне...
- Это ты слетел с катушек за эти годы, в очередной раз! - не выдерживает Мурамаса. Не замечает, как срывается голос на последнем слоге, переводит дыхание. Добавляет тихо и почти без горечи: - Шинигами, которому я принадлежал, сдаваться не умел. Тем более... так.
- Я больше не Шинигами.
- Тогда кто ты такой? - спрашивает Мурамаса вдруг совсем негромко и безжизненно.
Отворачивается от каталки, вцепляясь кистями с обломленными когтями себе в локти. Стоит так долго, выпрямив позвоночник струной и слушая тишину, на которую эта струна словно готова отозваться в любой момент.
Наконец Кога за его спиной медленно выдыхает и произносит глухо, с интонацией, ничего общего не имеющей с той, которая звучала меньше минуты назад:
- Я не знаю.
Мурамаса не вздрагивает.
Даже тогда не вздрагивает, когда Кога тем же глухим, лишённым выражения голосом ещё тише говорит:
- А ты?
- Я - твой Занпакто, - отзывается он почти шёпотом, но сразу и твёрдо. Как заклинание повторяет, про которое точно известно, что оно спасает от любой беды. Не оборачиваясь. - Как прежде. Как всегда.
- Или сумасшедший.
- Или сумасшедший, - послушно соглашается Мурамаса.
Разворачивается к нему, глядя сверху вниз - в груди что-то сжимается, мелким уколом простреливает до боли от нелепого воспоминания, и Мурамаса привычно принимает этот укол всем нутром, - усмехается невесело и, продолжая смотреть в глаза, говорит:
- Сам видишь, как просто. У этого уравнения всего два варианта решения, Кога. Не так уж много, правда? Подставь оба и реши, какое имеет для тебя значение.
Делает шаг к нему, опускается на одно колено и касается бледной ладонью его неподвижной ноги, обтянутой потёртой джинсой.
Чуть мутноватые болотные глаза вспыхивают и мгновенно сужаются, напряжённая ладонь на подлокотнике кресла-каталки вздрагивает, то ли сильнее сжаться, то ли ударить наконец. Мурамаса не знает, поэтому накрывает второй ладонью её тоже.
- Я этот ответ уже нашёл, - говорит он. - И поверь, у меня было достаточно времени, чтобы его проверить.

оно сырое, без начала и конца, и вообще категории "а может быть, ворона" - то есть, что я наснил про это, отдельный вопрос. плюс, тексто экспериментальное и очень дурной структуры, так что - сугубо ради того, чтоб поценить идею.
отписываться - можно)

Вода давит со всех сторон.
Вода, тёмная и глубокая, тащит во все направления одновременно, втекает в глаза, в нос, в рот, когда пытаешься закричать, в уши, словно пытается пропитать насквозь.
Кога взмахивает руками и ногами одновременно, таращит сквозь неё глаза изо всех сил, но даже направления не различает, куда плыть, чтобы выбраться на поверхность. В груди жжёт, потому что воздух в лёгких кончается, а вода с каждым отчаянным движением кажется всё гуще.
Вода крутит его, наверное, во все стороны, и всё настойчивее лезет в горло, сжимает грудь, словно погружаешься в неё всё глубже. Вода давит, давит на рёбра, на горло, скручивает, как мокрую тряпку, мотает во все стороны, словно пытается выбросить куда-то, но некуда, потому что она - везде.
Кога снова дёргает руками в сторону, вцепляется ими себе в горло, пытается зажать нос и рот. Последние крупицы воздуха тяжело выползают через них серебристыми пузырями, лёгкие словно тисками раскалёнными стиснуло. Он беспомощно поворачивает голову и не видит вокруг ничего, кроме воды и пляшущих в ней разноцветных пятен.
Пульс гремит в ушах, бешено, срываясь, заглушая гулкий шум вокруг, сливаясь с ним в единый неразличимый грохот.
Кога снова пытается извернуться в этой вязкой тёмной воде, и не чувствует движения. Вместе с лёгкими сдавливает уже самое сердце, словно тяжёлой каменной рукой стиснуло, и не понятно, как оно ещё пытается судорожно биться в эту руку и толкать в тело остатки загустевшей, лишённой воздуха крови.
Наверное, он всё-таки тонет.
Силы утекают из скрученных судорогой рук и ног, растворяются в тёмной воде вокруг.
В какой-то момент на несколько мгновений он перестаёт ей сопротивляться.

Скрученное напряжённо тело опускается в тёмную тёплую глубину, как брошенный камень.
В голове звенит оглушительно громко, густая вода сдавливает его со всех сторон, сжимает сердце, выкручивает все суставы, тысячей тяжёлых ладоней стискивая всё тело. Кога успевает невольно дёрнуться перед навалившейся на него темнотой и подумать о том, как обидно будет так глупо утонуть, подставившись под удар куда более слабого противника...
И не замечает, как тяжёлые ладони воды, словно сквозь неё растущие, скользят по его рукам и рёбрам, толчком расправляя ему плечи.
Как сжимают шею сзади, как толкают в спину и волной ударяют в ключицы, пытаясь то ли заставить запрокинуть голову, то ли шею свернуть.
Как сжимают сердце, едва ли не внутрь пробравшись, до треска в рёбрах и горящих лёгких, раз за разом, почти рывками, и как ритм этих рывков постепенно становится всё больше похож на его собственный пульс.
Жить хочется с каждой секундой сильнее.
Кога сжимает зубы, из последних сил сопротивляясь наступающей темноте, пытаясь не пустить тёмную воду в саднящее, словно обожжённое изнутри горло. Не обращает внимания на то, как гул и треск воды и чего-то ещё страшнее вокруг становится невыносимо громким, стискивает его со всех сторон, словно в глубине моря тоже есть волны из воды и звука. И не сразу распознаёт, как сквозь этот грохот пробивается, кроша его на клочки, почти неразличимый шёпот.
Здесь можно дышать.
Кога выгибается, пытаясь что-то выкрикнуть, и тут же, глотнув воды, заходится в судорожном кашле, бьющемся внутри без выхода. Поток рывком дёргает его назад, и только через секунду он соображает заткнуть себе рот и нос рукой, широко распахнув глаза.
Грохот оглушает, давит ещё сильнее, кажется, заставляя погружаться всё глубже.
Здесь. Можно. Дышать.
Внутри наконец поднимается запоздалая паника. Лёгкие дерёт, словно заливает жидким пламенем, руки и ноги почему-то мгновенно холодеют. Темнота наваливается со всех сторон, делая звук таким же вязким и неотвратимым, как поглотившая его тёмная глубина.
Кога беспомощно вытягивает свободную руку куда-то, наверное, вверх, и успевает окончательно понять, что - всё. Спина упирается во что-то твёрдое, как камень, и наверное, это уже дно.
И тут же тяжёлые, давящие со всех сторон бесчисленные ладони - придавливают его к этому дну, обнимая со всех сторон, спелёнывая, как кокон.
Перед глазами на секунду мелькает, разгоняя тёмную воду и бесцветные искры в ней, бледная ладонь - настоящая, с длинными узкими когтями на растопыренных пальцах. Кога в панике пытается рвануться вперёд, но жёсткие сильные руки стискивают его крепче, и в спину сквозь твёрдое пробивается торопливый ритмичный грохот, пульсом отдаваясь у него в груди.
А потом по виску проводит сквозь воду что-то мягкое, как водоросли или тина, и оглушительно громкий шёпот, больше похожий на крик, разрезающий грохот воды и пульса в ней, пробивается в самое ухо:
- Здесь можно дышать!
Коге всё равно, что оно говорит.
Коге уже нет дела до того, что это существо, прорезающее воду своим сиплым шёпотом, кажется, удерживает его тысячей когтистых рук, прижимая спиной к своей костлявой груди и не давая погрузиться глубже. Кога не понимает, почему всё ещё не задохнулся в этом коконе, и единственное, что он помнит по-настоящему, всем измотанным телом - что не хочет умирать.
Дышать.
- ...Кога!..
В голове что-то перещёлкивает. А может, просто кончаются силы, теперь уже совсем, - но Кога рывком, почти судорогой распрямляет плечи и делает глубокий вдох, впуская воду в нос, в горло, в горящие лёгкие.
И ещё один.
И ещё.
Вода устремляется внутрь мгновенно, заливает его целиком, наполняет грудь и горло, пропитывает сразу и целиком. Затапливает пожар, без воздуха разрывающий тело изнутри, и перестаёт быть водой, - потому что Кога дышит.
Глубоко, в полные лёгкие, высоко вздымая грудь, до боли в лёгких просто. Дышит, замерев в этой плотной воде без начала и конца, с растопыренными руками и изумлённо вытаращенными глазами, из которых могли бы слёзы сейчас политься от того, как это прекрасно - когда можешь дышать. Неважно, чем и как.

Когтистые руки невидимого существа позади продолжают крепко обнимать его со всех сторон, и это уже тоже не страшно. По крайней мере, больше не чувствуешь, что тонешь.
- Вот так, - выдыхает тот же голос, снова почти на ухо, и одна из бледных ладоней соскальзывает с его плеча по руке и крепко сжимает запястье. - У тебя отлично получается. Слышишь?..
Гул воды отходит куда-то на задний план, сливается с громким, но уже совсем не страшным звоном в ушах. В спину Коге колотится сквозь чужие рёбра, сильными ровными ударами, едва ли не быстрее его собственного сердца.
Он пытается повернуть голову, чтобы рассмотреть существо, которое продолжает держать его неподвижно, но лицо тут же утыкается во что-то вроде тех же водорослей или мягкого меха, скользящего сквозь воду.
Тогда - открывает рот, собираясь спросить, но голоса не выходит - изо рта выбираются несколько серебристых пузырей и, ежесекундно сталкиваясь друг с другом и меняя форму, уплывают в неизвестном направлении.
Кога смотрит им вслед широко распахнутыми глазами и понимает, что там - поверхность. И даже, кажется, теперь различает тусклые лучи света, мягко проходящие сквозь воду с той стороны.
Вода снова начинает давить на него всем весом, с каждой секундой всё сильнее, напоминая о том, что минуту назад он едва не утонул здесь, и ещё не поздно попробовать снова. Внутри вздрагивает тревожная струнка.
Вода словно снова начинает двигаться, почему-то сильнее сдавливая голову и горло, и Кога чувствует, как обнимающие его когтистые руки сжимаются сильнее.
- Давай выбираться отсюда, - тихо произносит ему на самое ухо их обладатель, и Кога кивает ему, больше не пытаясь повернуть голову.
Глубоко вздыхает в густеющей воде и взмахивает руками.
Бледная ладонь с длинными острыми когтями, вцепившаяся в его запястье, не отпускает. Направляет его движения, чуть заметно выравнивая угол, в какой-то момент - когда он чувствует, что измотанные мышцы больше не слушаются, - продолжает движение за него.
Кога, упрямо смотрящий неморгающими глазами вверх, уже не различает движущейся во все стороны воды и впивающихся в него сотен когтистых рук, и не знает, то ли он сам всё-таки выплывает из этой глубины, помогая себе из последних сил, то ли его просто тащат оттуда за руку или за что там. Но это уже тоже не кажется, потому что света в воде становится всё больше, давление со всех сторон превращается в настоящее течение, а смешивающийся с его нарастающим грохотом быстрый шёпот, который уже почти невозможно различить, почему-то заставляет верить, что всё теперь будет хорошо.

Вот теперь вода похожа на воду.
Едва его ноги касаются твёрдой поверхности - колени мгновенно подламываются, горло продирает всё равно что песком, а из позвоночника словно штырь выдёргивают. Кога, кашляя и пытаясь продохнуть, падает чуть ли не носом в ровную каменную поверхность, судорожно выталкивает воду из лёгких, носа и горла, хрипит, чуть ли не всхлипывая от обиды и одновременно облегчения.
Когда снова получается нормально дышать, он неуверенно поднимается сперва на колени, упираясь вздрагивающими руками в камень - камень светло-серый, глаза режет после этой тёмной глубины, ровный и чуть тепловатый, или так только кажется, - потом просто садится прямо на камень и нащупывает шнур на промокшей хаори.
- Оставь.
Кога вскидывает голову.
По крайней мере, у него всего две руки, а не тысяча, как казалось под водой. Сложены на груди, с длинными, изогнутыми, как лезвие катаны, когтями, с костистыми ладонями, которыми он вцепился себе в плечи.
- Ты... меня вытащил, - на всякий случай говорит Кога, и снова начинает кашлять. Остатки воды дерут горло и нос, словно солёные.
Тот медленно кивает, не отводя от него огромных прозрачных глазищ. Склонился над Когой, длинный и узкий, в балахоне затянутом почти до пола, сам мокрый и бледный, и дышит медленно, тяжело, словно не восьмилетнего мальчишку из воды доставал, а скалу какую-нибудь. Мокрые пряди к вискам прилипли, и глаза - запавшие, обведены тёмным, и светятся - как морская вода на свет в последние секунды перед тем, как Кога вынырнул из глубины на воздух.
Оби широкий и клочья сиреневого меха вокруг головы топорщатся. Кога смотрит на него и думает - а под водой было, как будто тина по щеке скользит, такой мягкий.
Тот продолжает молчать, рассматривая Когу, внимательно и почти тревожно. Наконец осторожно протягивает когтистую, серовато-бледную ладонь с когтями к его лицу. Кога замирает на секунду, но в движении нет ни капли враждебности, а чего есть - он не понимает тоже, поэтому наблюдает.
Прохладные пальцы касаются его виска, проводя точно по бьющейся в нём тонкой вене, легко скользят по скуле. Торчащую возле уха алую прядь сдвигают острые, невероятно длинные ногти, вблизи похожие на когти птиц или некоторых Пустых.
- Это ты меня звал? - спрашивает Кога.
Рука отдёргивается от его лица, а глаза странного существа распахиваются так, что становятся почти круглыми.
- Звал?..
От его голоса вокруг разносится эхо. Впрочем, здесь от каждого звука эхо - отражается от всего, заставляя воду где-то внизу отзываться тихим плеском. Кога кивает и, оглядываясь по сторонам, добавляет:
- Ну да. Мне прежде чем попали по голове, наверно, я слышал. Я и раньше слышал, просто не мог понять, куда идти, поэтому так долго… - Повертев головой и не обнаружив вокруг ничего, кроме той же воды и торчащих из неё колонн из того же светлого камня, Кога снова поднимает на него глаза и поясняет: - Меня звали по имени. Я подумал, что когда так зовут – это кому-то очень плохо и нужно помочь.
Странное существо смотрит на него с недоумением, никак не вяжущимся с его точёным лицом и строгой, слегка напряжённой позой. Изгибает одну тонкую бровь.
- Плохо? – наконец переспрашивает оно, словно пробуя слово на вкус.
И хмурится, словно узнавая.
Кога кивает снова.

Вокруг какое-то время стоит тишина, сквозь которую негромко просачивается тихий плеск воды по камням. Сердце уже успокоилось, дыхание выровнялось и руки перестали дрожать так явно, что на них боязно опираться, чтобы встать. Форма духовной академии, плотная жёсткая ткань и набор узлов и складок, потяжелевшая раза в три от пропитавшей её воды, снова кажется куда легче, чем несколько минут назад. Проведя ладонью по краю хаори, Кога чувствует, что она каким-то образом успела высохнуть целиком.
- Я же говорил, оставь. Ничего тебе и твоей одежде не сделается, - замечает его собеседник.
Кога поднимает голову и замечает, что с него тоже вообще-то ни капли воды не стекает. А волосы и мех на оторочке у него, наверное, просто всегда так торчат.
- Я мокрый был насквозь, - говорит тогда Кога непонимающе. Помолчав, добавляет: – И я думал, что утонул.
- Ты здесь ни за что бы не утонул.
- Здесь?
Кога оглядывается снова, уже внимательнее. Вокруг, до горизонта, насколько хватает глаз, простирается под широким белым небом вода. Тут и там из неё торчат разной высоты колонны из светлого камня, широкие, как стволы самых старых деревьев, которые он видел на окраинах Руконгая. Большая часть – словно срезаны огромным лезвием, некоторые – с отколотыми кусками или трещинами, другие – наклонены под странным углом. Сквозь воду ни капли почему-то не видно, как глубоко они в воду они уходят.
Сам Кога сидит на одной из таких же колонн, выступающей из воды чуть выше остальных, и волны тихо плещутся внизу, омывая её края.
- Мы где? – тихо спрашивает он, снова внимательно глядя на существо рядом с собой. – Во всём Сейретее с Руконгаем нет столько воды. Когда драка началась… Мы были в лесу за академией, где полигон. Там вообще ничего такого не было. И у меня одежда сухая. И у тебя.
Его собеседник, не переставая смотреть на него широко распахнутыми глазами в тёмных провалах, негромко вздыхает, потом на секунду опускает голову.
- Тебе не стоило сюда приходить. По крайней мере, сейчас. – Покачав головой, он снова вздыхает, потом встряхивает волосами, словно отмахиваясь от какой-то мысли, и протягивает ему руку с распахнутой когтистой ладонью. – Вставай. Неужели ещё не догадался?
- Это твой мир? – спрашивает Кога, вкладывая ладонь в протянутую руку.
Жёсткие прохладные пальцы сжимают его кисть так легко и естественно, что Кога вздрагивает от этого ощущения. И не может понять, почему оно кажется ему знакомым до боли под ребром.
- Твой.
И начавший было подниматься с каменного пола Кога вцепляется в его ладонь, чтобы не упасть обратно.

слишком человеческое

bleach
филлеры
кога/мурамаса, pg-13
лирика, окситоцин, зарисовок набор, всё мирно
опечатки могут. дальше знаете.
дисклаймер: куботайт.

*
За ним забавно наблюдать.
В двадцать лет Кога уже взрослый Шинигами и воин, преданно защищающий Сейретей и принявший его клан. Кога умеет положить половину вражеского отряда в первые несколько минут битвы, не пользуясь шикаем, и оставшуюся половину – ещё быстрее, просто позвав свою катану по имени. Умеет с улыбкой посмотреть на людей так, что они улыбаются ему в ответ, и тут же идут за ним на заведомо более сильного врага умирать в бою, и тут же – выживают.
В двадцать лет Кога умеет сказать своему Занпакто: «Иди сюда, сейчас», - не ожидая возражений и таким тоном, которого невозможно ослушаться. И совершенно не умеет сказать что-то вроде «Останься здесь» или «Я не хочу засыпать один».
В детстве умел – но с тех пор прошло много времени, и Мурамаса только чуть грустно улыбается в темноте, когда Кога отпускает его и закидывает руки за голову, лёжа на спине и упрямо глядя в потолок. Сразу отпускает, стоит дёрнуть плечом или попробовать скинуть тонкое покрывало, которое Кога в какой-то момент набрасывает сверху.

Кога задумчиво спрашивает, не глядя на него:
- Тебе тяжело оставаться в материализованной форме столько времени?
- А тебе – тяжело, когда я остаюсь? – шелестит негромкий спокойный голос откуда-то из-под бока, и кончики его волос щекочут Коге плечо.
- Хм, - говорит он.
Каждый раз обещает себе задуматься об этом и отследить, как колеблется уровень реацу, или что происходит с телом или концентрацией после таких развлечений. К следующему разу обычно забывает.

Некоторые говорят, что желать собственный Занпакто – это как желать брата или сестру. Неестественно, не нужно, ни к чему хорошему не приведёт, семья по голове не погладит, и её можно понять. У Коги братьев или сестёр никогда не было, так что сравнивать ему не с чем. Родителей не было тоже, чтобы было кому объяснить такие вещи, а клан появился совсем недавно, и их Кога пока называет семьёй разве что про себя и случайно.
Зато у него есть его катана.
Зато Кога – воин и Шинигами, и ближе собственного Занпакто для него, наверное, окажется только собственная смерть.
Кога говорит:
- Иди сюда.
И загорающееся в глазах Мурамасы жаркое пламя, спрятанное обычно за прохладным стальным отсветом, шепчет ему в очередной раз, беззвучно, ласково и горячо шепчет о том, что так и должно быть.

*
Какое-то время он просто наблюдает, стоя рядом и набросив на костлявые плечи плащ, слушает его дыхание. Спокойное, постепенно становящееся глубоким и размеренным, как и положено дыханию просто спящего человека.
Мурамаса умеет проникать в его сны. Вернее, умеет помогать ему пройти дальше и глубже, уводить самого Когу с границы обычных снов и полудремотных грёз, которые даже у Шинигами остаются теми же, что у живых, - туда, во внутренний мир, где вода годами омывает каменные срезы колонн, и где сознание становится зачастую чётче и живее, чем в мире материальном. Кога в детстве пару раз ухитрялся уснуть от усталости даже там. Результаты оба хорошо запомнили.
Передышка посреди нескольких дней постоянных атак – это ценность.
Сейчас можно было бы увести его с собой, к воде и колоннам. Мурамаса знает, как сделать так, чтобы всю накопившуюся усталость с него смыло на время так, что его хватило бы ещё на пару таких ночей. Может, и больше. Может, и стоило бы. Кога бы не отказал.
Мурамаса зябко поводит плечами и заматывается в висящий без всяких поясов плащ плотнее, не отрывая задумчивого взгляда от лица своего Шинигами.
Целая ночь, после которой не нужно будет срываться на рассвете и, сжимая ножны у пояса, гнать половину отряда отбивать очередную вылазку мятежников. Давно такой роскоши не было.
Во сне лицо у Коги первый раз за долгое время почти разгладилось, утратило ту напряжённую жёсткость, которая не покидала его с последнего разговора с Ямамото. Остались чуть поджатые губы, и всё. Мурамаса переступает с ноги на ногу, замечает у Коги под головой собственный оби - в материализованной форме одежду можно снять или порвать, и приходится иногда думать о том, как вернуть её на место – и неуверенно разворачивается, смотрит через плечо. И проще всего, конечно, просто уйти до следующего раза, когда он Коге понадобится.
Как оружие.
Мурамаса чуть слышно вздыхает, рассматривая его лицо вполоборота. Не двигается с места.
Передышка – ценность.
Кога её заслужил.

Кога, так и задремавший с закинутыми за голову руками и кое-как прикрывающим ему бёдра куском ткани, в какой-то момент незаметно меняет позу, и теперь одна кисть у него подогнута под рёбра, а крепкая сильная спина изогнута так, словно позвоночник ещё помнит желание свернуться в клубок, но тренированные мышцы давно забыли, как и зачем это делается.
Мурамаса наблюдает и не может понять, что продолжает держать его здесь. Рассматривает его плотно закрытые потяжелевшими веками глаза, сжатые в нитку губы, переводит взгляд на изогнувшиеся ключицы. Разглядывает поджатую под рёбра руку, соскальзывает взглядом по чётко различимым прочным мышцам на животе, по узкой дорожке тёмных волос, тенью уходящей под покрывало. Снова переводит взгляд на его лицо. Замечает у виска растрепавшуюся алую прядь, уходящую плетью за его плечо, и у головы - кое-как прижатую косо держащимся кенсейканом.
И тонкий, уже запекшийся штрих у Коги на щеке.
Мурамаса хмурится.
Этой ночью он, прижатый к футону чуть ли не за горло, в паре секунд от самого пика, не соображающий, что делает, едва не оторвал проклятый символ принадлежности к клану от когиной головы вместе с прядью волос. Глупый порыв стоил Мурамасе едва не выломанного запястья, потому что Кога на пределе контролирует себя ещё меньше. И глубокой царапины около глаза от судорожно дёрнувшегося когтя он, кажется, так и не заметил.
Царапина запеклась тёмной полоской, кенсейкан перекошен, поджатая рука наверняка уже затекла. Мурамаса закутывается в плащ плотнее, и края непривычно скребут ему кожу.
Так живут люди. Так живут Шинигами.
Кога так живёт.
Вот теперь действительно пора уходить.

*
Мурамаса делает пару шагов в его сторону. Почти бесшумно, с прямой спиной и ровным лицом, стараясь не потревожить, опускается на край футона. Слушает ровное дыхание, не переставая внимательно рассматривать лицо, и то и дело соскальзывает взглядом к виску, за кенсейкан. Обводит тёмные губы кончиком языка. Медленно протягивает когтистую руку вперёд.
Ничего общего это не имеет с братьями, сёстрами, всеми родственниками, вместе взятыми, даже если бы их легион был.
Абсолютно ничего.
Мурамаса замирает, не достав раскрытой ладонью до его обнажённого плеча. В глубине раскрытой ладони вздрагивает, сворачиваясь тонкими острыми иглами, готовая зазмеиться током по длинным когтями реацу, отдаётся в глубине, под рёбрами, лёгкой голодной нежностью вздрагивает между костей. Кога вздыхает во сне, поворачивая голову.
Мурамаса честен по крайней мере с собой. Он не знает пока, как называется эхо, которым отзывается на Когу вся его реацу с тех пор, как тот овладел банкаем. Но знает, что этого никогда не бывает достаточно.
Мурамаса умеет держать себя в руках, почти всегда. И хорошо бы Коге научиться контролировать его по-настоящему, пока это всё ещё так.

Он отводит руку и выпрямляется, подбирает соскользнувший с плеча край меховой оторчки плаща.
В ту же секунду Кога, не просыпаясь, протягивает руку - и сгребает свой Занпакто за пояс, притягивая к себе. Внаглую, без всякой мысли - Мурамаса застывает с вытаращенными глазами от неожиданности, стукнувшись лбом о его ключицу. Потом медленно выдыхает.

Кога сопит ему в висок, прижимая его к себе обеими руками прямо в плаще. Мурамаса помнит, как он когда-то тащил так в постель собственный меч, не вынимая из ножен, и так засыпал. Меч был ещё безымянный, едва не длиннее самого Коги, и пользоваться тот им ещё не умел, но так было спокойнее.
Безопасности не бывает, думает Мурамаса, прикрывая глаза и слушая, как ровно и медленно стучит у Коги в груди. Ни тогда, ни - тем более - теперь.
А передышка - бывает.
И Кога её определённо заслужил.

о дурацких вопросах

bleach, кога/мурамаса, pg-13, всякая лирика.
классический набор сцен в традициях жанра "как теперь в глаза смотреть/што теперь делать/ааа оно само получилось". недвусмысленное обсуждение есть, пафосные эвфемизмы есть, конкретной графичности нет. молодые нервные уебаны детектед. к фанону можно относить условно, можно не относить.
я не знаю, как оно опять выросло из зарисовки в текстоту. видимо, захотелось.
дисклаймер: куботайт.

В первую секунду он ещё успевает заметить, как Мурамаса окидывает его быстрым взглядом, прежде чем отвернуться и впериться глазами в свою воду. Выражение, мелькнувшее на его лице, замечает тоже – а вот узнать уже не успевает.
Может быть, вообще показалось.
Кога делает шаг в его сторону, потом замирает. Вода спокойно плещется до самого горизонта, её звук привычно перестаёт быть заметным. Мурамаса смотрит в неё, не двигаясь и засунув руки глубоко в карманы, как всегда, когда Кога приходит чуть позже, чем он ждал.
- Я знал, что ты справишься с ними даже без моей помощи, - говорит он, и голос такой спокойный, словно правда ничего и не случилось.
И – совершенно другой, чем раньше.
Почему Кога никогда не замечал, что у него за голос, и сколько он может сказать на самом деле, помимо слов?
- А… Это хорошо, - невпопад говорит Кога, продолжая осторожно наблюдать за ним. Потом подходит ближе и встаёт у того же края колонны.
Мурамаса не вздрагивает и не пытается огреть его рукояткой по голове. Стоит вроде прямо.
Не злится, пожалуй.
Кога смотрит искоса, пытаясь прочитать хоть что-нибудь на бледном застывшем лице и в задумчиво прикрытых глазах своей катаны. Думает: лучше бы он дальше говорил какую-нибудь бессмысленную и красивую чушь, которой так хорошо закрывать паузы.
Нахмурившись, Кога отбрасывает прядь волос со лба и негромко спрашивает:
- Ну и что будет дальше?
- Дальше? – эхом отзывается Мурамаса. Улыбается самыми кончиками губ, чуть заметно пожимает плечами и так же спокойно отвечает: - Дальше клан Кучики окончательно признает, что ты достоин быть принятым в их ряды. Потом дальше ты получишь первое офицерское назначение, возьмёшь себе жену, станешь по-настоящему сильным Шинигами и сыном своего клана. Потом у тебя будет много битв, из которых ты вынесешь победы и славу, и Сейретей будет гордиться и восхищаться тобой больше, чем сейчас. Потом у тебя будет дом, место главы отряда, потом – я уверен, что и место главы клана, может быть – даже наследники, которыми ты сможешь гордиться так…
- Мурамаса, - угрюмо произносит Кога, мрачнеющий на протяжении этой речи всё больше, и занпакто замолкает. – Я же не об этом спрашиваю.
Тот снова пожимает плечами. Отворачивается в противоположную сторону, задумчиво прохаживается по краю колонны, и теперь даже в лицо ему не заглянешь. Кога начинает чувствовать что-то вроде досады.
- Ты спросил, что будет дальше, - спокойно говорит Мурамаса, не поворачиваясь, и Коге на самом и не нужно видеть его лица, чтобы представлять, как тонкие тёмные губы изгибаются в едва заметную сдержанную улыбку. – Я ответил тебе. Разве я не прав? Разве не к этому ты стремишься и не этого хочешь от своего будущего? Ты очень силён, Кога, и у тебя получается то, чего ты на самом деле хочешь. Ты и сам это знаешь.
- Ты издеваешься? – Кога делает пару шагов, обходя его, но Мурамаса снова поворачивается к воде, опустив глаза, и продолжает смотреть туда застывшей соляной статуей.

Кога знает, что эта статуя на самом деле умеет быть живее его самого. Знает, что под своим глухим плащом и угловатыми выверенными движениями она состоит далеко не только из костей и холодной стали.
Кога знает, какой у него на самом деле гибкий позвоночник, застывший сейчас как прямой металлический штырь, и сколько может быть написано на его лице, когда с него слетает эта мудрая и сдержанная маска бесплотного духа, и сколько можно услышать – в шёпоте, в дыхании, в пульсе, сливающемся с грохотом воды и твоим собственным сорванным голосом.
Кога сжимает кулаки и спрашивает себя, на кой чёрт он теперь всё это знает.
- Мурамаса… - начинает он, снова делая шаг к нему.
Занпакто, упорно не глядя на него, каким-то резким толчком расправляет себе плечи и, кажется, сжимает зубы. Кога останавливается.
- Что ты хочешь от меня услышать? – негромко спрашивает Мурамаса, прикрывая глаза. – Что то, что случилось, теперь навсегда тебя отделяет от остальных Шинигами, превращает во что-то ещё? Что тебе теперь помнить об этом каждую секунду своей жизни, как о преступлении каком-нибудь? Или что ты теперь даже шикая, как раньше, не сможешь использовать? Ерунда. Многие Шинигами по юности хоть раз к этому приходят, особенно по-настоящему сильные. Проходят, забывают и живут дальше. Это нормально.
- Нормально, значит? – Кога обходит его с другого края колонны, и его занпакто, продолжая упорно смотреть в воду, убеждённо кивает:
- Абсолютно.
- Ничего такого не случилось, значит, - медленно произносит Кога, прохаживаясь по самому краю. – Можно забыть и жить дальше, не страдая о том, что это вообще значит и что теперь делать или думать.
Мурамаса снова кивает и, кажется, становится ещё прямее перед этой своей водой, хотя прямее уже просто некуда. Как струна, которую перетягивают всё сильнее, думает Кога, чтобы сделать наконец неподвижной.
- Я чувствую, что ты мне врёшь, - нахмурившись, Кога останавливается, не дойдя до него пары шагов. – И... У тебя не получается, Мурамаса.
Тот в очередной раз пожимает застывшими плечами и совсем тихо произносит:
- Я не твой Гинрей-доно, чтобы выкручивать тебе душу наизнанку из-за любой мелочи, которая вдруг не просоответствовала чьим-то представлениям об идеальном Шинигами, знаешь ли.
Где-то в этом месте у Коги кончается терпение и с ним, вероятно, последние искренние попытки тактичности.
- Слушай, - раздражённо начинает он, снова разжимая неведомо когда стиснутые пальцы. – Я отлично понимаю, что тебе после этого на меня и смотреть противно, но…
Мурамаса вскидывает на него округлившиеся глаза, и Кога спотыкается на полуслове.
Что угодно, но растерянным он свой занпакто ещё не видел.
- Я, - наконец выдавливает из себя Мурамаса, переводя дыхание, - я этого не говорил.
Вода ударяет в основание колонны внизу и отдаётся дрожью в глубине её прочного камня.
Кога моргает и продолжает глядеть на него во все глаза.
- То есть, - медленно говорит он. – То, что я тогда сделал…
- Ты так говоришь «я сделал», - усмехается Мурамаса, снова опуская глаза, - как будто ты этим один занимался.
Кога моргает снова.
Кога выдыхает, складывает в голове два и два. Потом ещё пару чисел для верности.
- То есть, - выговаривает он, чувствуя себя так, словно пытается не оступиться на мокрых скользких камнях, торчащих из ледяной воды, - тебе понравилось?
И Мурамаса молчит.
Кога смотрит во все глаза, не отрываясь, - и Мурамаса, которому всегда находилось что сказать, даже про вещи, которые сам Кога по юности не осмеливался говорить иногда вслух, стоит молча и прикусив губы, не поднимая головы. Но уголки этих губ всё равно предательски вздрагивают, и прищуренные глаза горят, вперившись в прозрачную воду внизу, по которой пляшет беспокойная рябь, а его дыхание Кога слышит, кажется, всем телом.
А потом Мурамаса всё-таки поднимает голову, встречаясь с ним глазами, и у Коги против воли расползается по лицу шальная широкая улыбка и по-мальчишечьи горят уши и скулы.
И ничего с этим не сделаешь теперь.
- Ты…
- Ещё слово, - выдыхает Мурамаса, сам делая шаг в его сторону, - и я тебе рукояткой рот заткну. По самую цубу.
Кога кивает с готовностью и тут же рывком притягивает его к себе, зацепив пальцами за пояс. Прижимает крепко, смыкая руки у него за спиной.

Кости и сталь, конечно. Мудрость и сдержанность.
В грудь Коге глухо и быстро стучит сквозь его рёбра и жёсткую ткань плаща, когтистые ладони легко, словно вслепую, взлетают от его пояса вверх и резко вцепляются в плечи. Кога с недавних пор выше его на какие-то полголовы, но отчего-то смотреть сверху вниз пока так и не умеет, поэтому подбородок ему приподнимает пальцами, заставляя взглянуть себе в лицо. И в глазах у его занпакто почти пульсируют озёра огромных зрачков, а по краю тонкой прозрачной радужки проносятся искры реацу.
- Ты поэтому три дня мне не показывался? – усмехается Мурамаса, сжимая его плечи, и Кога смотрит, не отрываясь, и мурашки по спине бегут от звука его голоса.
- Откуда ты знаешь, что три, если у тебя тут ни дня, ни ночи?
- Знаю… - Он закусывает губы и выдыхает медленнее, когда Кога соскальзывает ладонями по его спине и ведёт по мягкому краю оби. – Как ребёнок иногда, правда. Нашёл чего бояться.
- В тот раз ты мне другое говорил, - выдыхает Кога, чувствуя, как напряжённое сильное тело прижимается к нему плотнее, а чуть заметно вздрагивающим когтистые пальцы распахивают ему ворот рубахи, срезая шнур, жадно скользят по горящей коже, царапают чуть заметно, дразнят, как солёная вода.
И думает, что пора уже отвыкнуть задавать глупые вопросы о вещах, которые становятся очевидными, стоит до него просто дотронуться.
Мурамаса не отвечает. Не хочет тратить сбившееся мгновенно дыхание на пустые разговоры, или не может, потому что в эту секунду запрокидывает голову, обнажая часть бледного горла, и Кога чуть ли не зубами рвёт с него шейный платок. Выгибается в его руках, как волна, когда когины пальцы ему в бёдра впиваются, знакомо до боли, жадно до боли, когда почти синяки оставляют на бледной коже под откинутым подолом плаща.
Вода внизу гремит, словно нарастающий в бурю прилив, бесстыдно сливается с хриплым дыханием в ушах – не разберёшь, чьим и в какой момент, заглушает голос, шёпот, крик.
Три дня – это очень долго.
С ума можно сойти от жажды за это время.
Кога пьёт его дыхание, каждый судорожный выдох и срывающийся с губ вскрик, как воду после раскалённой пустыни, всем телом, всей душой. Всего его пьёт, руками, губами, не щадя больше, не отпуская ни на секунду – резко и требовательно, словно атакой выбивает из клинка звон и искру. И Мурамаса отзывается, как тысяча клинков бы не отозвались, воздух звенит железом, влагой, хищным голодным желанием, и его реацу несётся Коге по венам, разгоняя кровь сильнее, и только врезающиеся в рёбра острые колени и кончики его когтей в плечах не дают Коге раствориться в нём окончательно, захлебнуться бьющей из него силой и желанием.
Поднятую приливом волну не остановишь в три секунды руками, и в какой момент его собственная реацу оказывается сильнее и голоднее в своём желании выхода, как поднимается над всем и подминает под себя всё, что только что было здешним миром – Кога уже не помнит.

Потом, когда он лежит на тёплом камне, раскинув руки, и голова Мурамасы замерла у него на груди – Коге кажется, что ему в ухо, наверное, каждый удар сердца бьёт всё равно что молотом, но Мурамасе, пожалуй, нравится, - уже давно восстановив дыхание и вернув себе хоть какую-то способность рассуждать, Кога задумчиво произносит:
- Против всех правил.
- М?
- Клинок голыми руками не трогают, - поясняет Кога, глядя в белое небо над головой. – Помнишь – ритуал, когда рассматривают меч, особенно старый и с душой. Нельзя обнажать клинок и трогать его пальцами, только любоваться. Такие правила.
- Любое правило однажды нарушается, - замечает Мурамаса, мягко проводя кончиками когтей по его ключицам. – Хотя бы однажды.
- Многие, ты сказал? – хмыкает Кога в ответ, касаясь пальцами его запястья. Приподнимает голову. – А ты правда их мысли читаешь? Ну, когда…
- Иногда по желаниям и инстинктам Занпакто можно многое узнать о его Шинигами, Кога. Они честнее мыслей.
Кога прищуривается и сжимает пальцами его запястье.
- Обо мне по твоим – что можно?
Обнажённое запястье кажется непривычно тонким, и через сероватую гладкую кожу проступает прочная кость. Кога обводит её пальцами у самого сустава.
- Рано тебе ещё такое знать, - тихо смеётся Мурамаса.
Руку не отнимает.
Камень под затылком тёплый и привычный, тихий плеск воды где-то внизу и далеко отдаётся в нём едва заметным эхом, как звук наконец успокоившегося, размеренного пульса по венам. Задавать глупые вопросы больше не хочется и не кажется таким важным. Но спустя какое-то время Кога всё-таки приподнимается на локтях и смотрит на него внимательнее.
- А такие, которые ничего не забывали и продолжали так жить, и это тоже нормально – тебе попадались?
Мурамаса молчит какое-то время, прикрыв глаза тёмными веками.
Тёплая ладонь с жёсткими длинными пальцами ложится ему на затылок, вплетается в торчащие волосы. Наконец он пожимает плечами и произносит:
- Тебе важно?
- Не знаю, - честно говорит Кога. – Может быть, станет важно потом.
- Тогда я отвечу.
Подумав, Кога кивает и укладывает голову обратно.
Мурамаса прижимается виском к его груди и закрывает глаза.

bleach
кога/мурамаса, ямамото, набор фукутайчо на фоне, всякие левые шинигами на периферии
pg-13 + набор нестрашных кинков

АУ напрочь, базовые условия: истории с предательством не было/преодолето, таймлайн прим. чуть раньше времени основных событий манги, кога с недавних пор тайчо шестого отряда и считает себя мега-опытной креведкой и мега-мастером приямамотовских интриг (соотстветсвенно, бьякуи-рукии-ичиги не существует), прогрессируюие неврозы, теории заговора, ну и всё такое.
нарушенная хронология.
логика тоже местами того.

!варнинг: этот текст вырос из попытки навать драбблег, чтобы поржать и заобоснуить одну картинку. на картинке был важный элемент: нашивка фукутайчо на рукаве мурамасы. ради этого драббег и начинался. текст, невзирая на размер, является по сути драбблегом-мутантом, поэтому на законченный сюжет или полноценную схему дворцовых интриг не претендует. экспериментальная модель.

!!варнинг: автор не умеет эти вещи.
автор умеет а можно мы их просто сразу всех уъём ну пожалуйста
автор хотел постебаться.
так получилось.

вы предупреждены, в общем.

*

Массивная деревянная дверь открывается бесшумно, но в помещении мгновенно повисает тишина. Несколько пар удивлённых и настороженных глаз тут же обращаются в одном направлении. По кругу сидящих на стульях и краях стола Шинигами пробегает сквозняком даже не шёпот – вопросительный вздох, от которого едва не вздрагивает тонкая бамбуковая ширма на широком окне.
Мурамаса стоит в проёме двери, оглядывая их всех по кругу и не опуская холодных прозрачных глаз. Смотрит на каждого, словно припоминая, видел ли когда-нибудь до того – и переводит взгляд дальше, словно так ничего интересного и не вспомнив.
Шинигами.
Сильные и опытные, большая часть их отлично знает, кто он такой. Несмотря на то, что руки с длинными когтями он привычно держит в карманах на бёдрах, время от времени чей-нибудь настороженный взгляд постоянно соскальзывает в том направлении.
Мурамаса поводит когтями в глубине складок ткани, и делает шаг вперёд.
- Это… как понимать? – не выдерживает Мацумото Рангику, взмахивая руками. Спинка её стула опасно накреняется назад. – В смысле, что ты здесь делаешь? Ты?
Он замирает. Разворачивается к ней на каблуках, не вынимая рук из карманов, внимательно рассматривает её лицо. Мацумото зачем-то поправляет розовый шарф на шее и соскальзывает кончиками пальцев к рукоятке Хайнеко у пояса.
- Ямамото Генрюсай, - наконец произносит Мурамаса, - сегодня утром отдал приказ.
- Что?
Остальные переглядываются.
С другой стороны стола слышится быстрый шёпот, и почти тут же доносится звонкий голос Хинамори Момо:
- Не может быть! Ямамото-сотайчо не стал бы нарушать традиции, так просто взяв и…
Мурамаса пожимает плечами, не глядя на неё.
- Это правда. Уведомления были высланы ещё утром.
- Они бы вынесли на рассмотрение…
- Они ничего не обязаны выносить.
- Чушь!
- Это правда, - негромко подтверждает Кира Изуру, всё это время молча сидевший за своим участком стола, сложив ладони перед лицом.
Остальные поворачиваются к нему.
Кира продолжает, прищурив голубые холодные глаза на точёном лице так, словно сегодня несовершенство мира вызывает у него особенно беспощадную головную боль:
- Адские бабочки были разосланы по основным корпусам сегодня перед восходом. Большей части из вас не было в тот момент на территории отрядов, так что оповещение осталось на совести ваших тайчо. К сожалению… - Молча слушающий его вместе с остальными Мурамаса чуть заметно улыбается уголками губ, и Кира, прокашлявшись, добавляет: - Это не отменяет того факта, что назначение уже вступило в силу. Не правда ли, Сасакибе-фукутайчо?
Все головы единым движением поворачиваются туда, где во главе стола сидит до сих пор молчавший фукутайчо первого отряда.
- Так и есть, - медленно, словно нехотя, подтверждает тот. – Это временная мера. Так было необходимо для того, чтобы дать шестому отряду время для урегулирования ситуации с назначениями.
- По лечебным корпусам ходили слухи, уже давно… - тихо говорит Исане, поднимая на Сасакибе широко распахнутые глаза. – Про шестой. Так это правда?
- Кучики лезет в бою в пекло при первой возможности, они даже одиннадцатый отряд достали, неудивительно…
- Почему нам ничего не сказали заранее?
- У меня тоже было не слишком много времени, - прерывает поднявшийся гул ровный голос Мурамасы, и Шинигами постепенно замолкают, снова поворачиваясь к нему, по-прежнему стоящему в шаге от двери с прямой, как палка, спиной, - чтобы свыкнуться с этой радостной новостью. Так что часть с поздравлениями предлагаю опустить.
- Да как ты…
- Может быть, я ошибаюсь, - с нажимом продолжает он, и поднявшаяся было над столом Хинамори возмущённо замолкает на полуслове, - предполагая, что приказы командования на посту фукутайчо не обсуждаются?
Кира, успевший подняться из-за стола и открывший уже было рот, чтобы что-то сказать, смеряет его обречённым взглядом, с ног до головы – и, махнув рукой, отворачивается.
Мацумото опускает голову.
В наступившей тишине материализованный занпакто Мурамаса молча проходит по помещению, не глядя больше ни на кого. Находит единственный свободный стул, опускается на него, как по линейке, и демонстративно складывает руки на груди.
Куроцучи Нему, сидящая на соседнем стуле, с каменным лицом протягивает ему чашку с чаем. Мурамаса смотрит на неё, подняв бровь, но Нему молчит, и спустя пару секунд он замечает на ближайшем к ней краю стола такую же чашку. Тоже нетронутую.
- Итак, уважаемые коллеги!.. – край чашки в руках Изуру несколько раз опускается на стол, привлекая внимание посмурневшей аудитории. – Раз мы закончили с приветствиями новоприбывших… коллег, то можем перейти к вопросам, с которыми так и не разобрались на прошлом собрании. Если кому-то необходимо, я напоминаю, что собрание фукутайчо с прошлого раза так и не пришло к единому мнению…
Мурамаса смотрит застывшими глазами на чашку на краю стола и очень хочет закрыть лицо руками. Хотя бы одной. В принципе, одной было бы вполне достаточно, чтобы выразить его отношение к происходящему.
Позже он непременно выскажет Коге всё, что думает про этот цирк уже сейчас.
Ну, когда-нибудь.
Непременно.

*

- Ты слишком много на себя берёшь.
Голос Ямамото сдержан и интонаций не разобрать, но между словами, на выдохе, сквозит, царапая слух, не просто недовольство – тщательно сдерживаемое возмущение. Молодой тайчо шестого отряда уже достаточно привык к тому, чтобы слышать эту разницу при каждом разговоре, и единственное, что ему пока не совсем понятно – когда это возмущение перейдёт в настоящую ярость.
- Не думаю, Ямамото-сотайчо, - со всем возможным уважением возражает он.
- Не думаешь? Именно это я пытаюсь тебе сказать уже не первый раз, Кучики Кога. Ты хоть раз пробовал осознать, к чему может привести клан и твой отряд то, что ты делаешь?
- Я, - голос Коги тоже становится жёстче, приобретая похожее отсутствие интонаций, - выполняю свой долг перед Сейретеем. И я что-то не помню, чтобы он когда-либо заключался в том, чтобы избегать битвы или бросать вместо себя вперёд тех, кто слабее.
Ямамото выдыхает себе под нос, словно недовольный пробуждением дракон, исключительно по прихоти своей не одаривающий всё вокруг потоком пламени.
- Этим ты себе объясняешь то, почему за последние полгода в твоём отряде погиб четвёртый фукутайчо?
Кога сжимает зубы.
- Фукутайчо – правая рука главы отряда. Эта должность предполагает риск, и любой, кто на неё соглашается, отлично это знает. Я никого не тащил силой.
- Твои люди не представляют себе, в какой бойне ты способен выжить и победить, когда идут на это. Гинрей был прав, когда говорил, что твоя сила отучила тебя думать о других. На чьих руках их кровь, Кучики?
Кога медленно выдыхает, глядя на сотайчо и забывая моргать, и напоминает себе, что уже давно не юный и болезненно боящийся не оправдать доверия третий офицер, чтобы проваливать такие простые экзамены. И – всё ещё не настолько мудрый опытный глава отряда, чтобы с ходу просчитывать, что проверяет и чего пытается добиться старик такой явной провокацией.
Ямамото смотрит на него прямо, нахмурив брови, и ждёт ответа. Кога замечает, как напряжённо застыли у него плечи, и медленно, медленно заставляет себя расслабить собственные мышцы.
- Я знаю о крови на своих руках достаточно, Ямамото-сотайчо, - произносит он негромко. – И вряд ли от ваших необдуманных обвинений её станет больше.
Вероятно, если бы в зале для советов находился кто-нибудь ещё, сотайчо разгневался бы по всем правилам этикета и одарил бы зарвавшегося юнца демонстративным наказанием. Но демонстрировать строгость регламента и устраивать показательный разнос не для кого, а молодого Кучики давно не имеет смысла учить подобными методами.
- Что ты себе позволяешь, мальчишка, - равнодушно бросает Ямамото, не меняя выражения лица. – Никто тебя не обвиняет.
- В том, что я успеваю спасти отряд или группу от любой стаи меносов с одним мечом в руках, а фукутайчо традиционно суётся в тот же бой и оказывается слишком слаб, чтобы выдержать? – устало спрашивает Кога.
- Это его долг.
- Я знаю.
- Ты ведёшь себя так, словно нет.
- Если вы вызвали меня только, чтобы напомнить о моих ошибках, может быть, на этом и закончим?
Ямамото, пожевав губами, отворачивается к высокому окну, в которое льётся ярко-оранжевый и уже ни на секунду не греющий свет заходящего солнца.
Когда-то много лет назад этот мальчишка сидел перед ним в той же позе, на том же деревянном полу зала, и пытался не светиться от счастья, получив похвалу и первое серьёзное назначение. Позже, позволив связать его клановыми обязательствами и долгом перед отрядом, Ямамото сделал рискованную ставку – но молодой Кога не подвёл его и Кучики Гинрея хотя бы в этом, смирив на какое-то время часть своих амбиций, грозящих порядку в Сейретее мальчишечьих мечтаний, а также главный источник возможной угрозы, по-прежнему висящий в ножнах у его пояса.
Впрочем, у любого метода есть побочные эффекты. Если назначение на пост тайчо позволило достаточно надёжно контролировать большую часть его действий, то влиять на оставшуюся часть стало практически невозможно.
- Я тебя вызвал не для пустых разговоров, - наконец поворачивается Ямамото к нему. Кога, всё это время смотревший на него неподвижно и неотрывно, поднимает бровь, когда тот продолжает: - Если так будет продолжаться дальше, ты изведёшь самых способных Шинигами своего отряда.
- У меня есть люди, которые уверены, что выдержат, и добровольно готовы взять на себя такой риск. Сильные и способные люди.
- Нет, - жёстко отсекает сотайчо, и едва Кога успевает раскрыть рот, припечатывает его к полу мгновенно сконденсировавшейся в невидимую плиту реацу. – Слушай меня внимательно, Кучики Кога. Я запрещаю тебе самовольно выбирать фукутайчо из членов своего отряда до тех пор, пока эта ситуация не будет исправлена. Ты сам в этом виноват, потому что создал её ты.
- И что вы мне предлагаете? – мрачно спрашивает Кога, так и не подняв головы и разжав зубы с явным усилием. – Заниматься всей отчётной работой и тренировками отряда самому? Распределение, организация, остальное? Я охотно возьмусь, раз уж вы лишаете меня фукутайчо даже в перспективе. Выделите мне заодно ещё с десяток часов в каждые сутки, Ямамото-сотайчо?
- Попридержи своё остроумие, мальчик. Лишать отряд поста фукутайчо было бы безумием, даже если мы говорим о тебе.
- Тогда что?
- У меня есть список людей, которым я могу попробовать доверить твой разваливающийся отряд. Тебе передадут его лично, запечатанным, и у тебя будет день, чтобы ознакомиться с ними и взять кого-то из них на должность. Все они достаточно сильны и более чем заслуживают доверия.
Кога смотрит на него округлившимися глазами.
- Вы... предлагаете мне брать абсолютно незнакомых людей неизвестно откуда и давать им возможность знать и влиять на всё, что происходит в отряде?
- Моего слова тебе недостаточно, чтобы ты хоть кому-то начал доверять?
Кога медленно и с явным трудом возвращает на лицо нейтральное выражение. Выражение упорно не возвращается до конца, и в конце концов он, продолжая буравить старика взглядом, разборчиво и едва не по слогам произносит:
- Как офицер Готея 13 и тайчо шестого отряда… Я полностью доверяю каждому вашему слову, Ямамото-сотайчо, и прошу извинить мою резкость, если она показалась вам неуважительной. Это, - добавляет он, когда Ямамото прищуривает на него глаз, - не означает, что я точно так же доверяю любому постороннему человеку, включая других Шинигами. Даже тех, чьи кандидатуры вы одобрили лично. Поэтому – я не могу этого позволить. Они не будут возглавлять столько областей работы моего отряда.
- У тебя нет выбора.
Кога думает несколько мгновений, глядя в пересечение светлых волокон в дереве у своих коленей. Потом снова поднимает глаза и говорит:
- Есть.
- Отныне тебе запрещено использовать людей твоего отряда как расходный материал.
- Не из отряда.
- Ты собираешься снова ослушаться моего приказа, Шинигами?
- Послушайте, - выдыхает Кога, прикрывая на секунду глаза сжав зубы, и реацу прокатывается по залу ровной тяжёлой волной. – Выполнение такого приказа только ухудшит положение. Вы составляете мне списки смертников, о которых я ничего не знаю и на которых не могу положиться! А у меня есть, кого поставить на эту должность, не разрушая работы отряда и не рискуя больше жизнями тех, кто хотел…
- Назови имя.
Кога поднимает голову, жёстко глядя ему в глаза, и отчётливо произносит в наступившей тишине:
- Мурамаса.

Несколько мгновений Ямамото смотрит на него, распахнув привычно сощуренные глаза и словно не веря ушам. Опускает взгляд на торчащую из ножен у когиного бедра неподвижную рукоятку, прищуривает глаза. Тишина в зале неслышно позвякивает тысячей раскалённых клинков.
- Ты, - размеренно произносит сотайчо, тяжёлым прессом вдавливая взгляд в сверлящие его яростно-зелёные глаза, - сам не понимаешь, что говоришь, Кучики.
- Я отлично понимаю всё, что нужно.
- Ты сошёл с ума, если говоришь серьёзно. Я не допустил бы…
- Ямамото-сотайчо, подумайте вы! – Кога повышает голос и даже приподнимается с колен, подаваясь вперёд, не обращая внимания на угрожающе дрогнувшую плиту реацу, готовую всерьёз прибить его к деревянному полу. - Он сильнее любого члена моего отряда, больше того – в бою он может уж точно не меньше моего. Он в курсе практически всех дел отряда, и у него нет и не может быть причин испытывать моё доверие. Я…
- То, что ты день и ночь не расстаёшься со своим мечом, не даёт тебе права пытаться использовать его, как человека! – не выдерживает Ямамото.
Воздух в зале становится всё горячее, и от хриплого жёсткого голоса сотайчо позвякивают стёкла в высоких окнах. Кога откидывает влажную прядь со лба и усмехается краем губ. Выпрямляется, добавляя чуть тише:
- Мурамаса может существовать в материализованной форме очень долго. Нашей силы для этого достаточно. И, Ямамото-сотайчо, вы сами отлично знаете, что мой занпакто невозможно уничтожить, пока я жив.
Ямамото выдыхает. Реацу, волнами недовольного моря бьющаяся по залу, давит сверху, накатывает со всех сторон, и стены подрагивают в жарком мареве.
- Вы ведь хотели от меня решения создавшейся проблемы? У меня оно есть. Признайте это.
- Нет.
Глаза у Коги сужаются и темнеют, когда он снова сжимает кулаки и выпрямляется, глядя на Ямамото. Очередная волна реацу, тяжёлая и полная угрозы, ударяет в воздух, проходя сквозь горячее марево, как лезвие сквозь пламя.
- Не думай, - продолжает старик, глядя на него исподлобья, и от глуховатого жёсткого голоса вздрагивает воздух, - что понимаешь достаточно, чтобы судить о таких вещах. Тебе не позволил бы ни клан, ни Совет, если бы они вообще узнали об этом разговоре.
- Вашего приказа они не ослушаются.
- Я не отдам такого приказа.
- Но почему?!
- Я не собираюсь объясняться перед тобой, - говорит Ямамото гораздо тише.
Поднимает глаза, и под тяжёлым веками разливается светлое, тяжёлое, как раскалённый добела металл. Воздух вокруг пляшет и потрескивает в невидимых языках жаркого пламени.
У Коги волосы прилипают к вискам и течёт по шее за ворот от этого жара и напряжения. Но смотрит он неотрывно, не опуская головы, и зелёные глаза темнеют, словно их заливает глубокой холодной водой.
- Вы всё ещё считаете, что это опасно, сотайчо? – негромко спрашивает он, с усилием расправляя снова придавленные потоком реацу плечи, и выдавливает из себя напряжённую улыбку. – Это ведь и есть то, о чём я вам говорю. Я полностью контролирую Мурамасу. Я могу доверять ему больше, чем всему отряду.
- Твоя уверенность не имеет под собой оснований.
- Что я был бы за Шинигами, если бы не был уверен в том, как владею мечом?
- А что ты за Шинигами, если собираешься превратить свой отряд в…
- Я нашёл решение.
- Ты опозоришь клан, который тебя принял.
Кога снова выдыхает, сжав губы и глядя мимо его плеча.
Звон и треск в воздухе становятся всё громче, неподвижная фигура Ямамото начинает плыть и подрагивать в горячем мареве, затопившем зал. Это просто реацу – посох, который скрывает форму занпакто сотайчо, стоит, прислонённый к высокому деревянному стулу, его не касаются даже кончики пальцев Ямамото, - но реацу настолько мощная и концентрированная, что кого другого могла бы сжечь в пепел ещё до того, как будет куда-то направлена.
Кога чувствует, как внутри у него поднимается тяжёлая волна, как звенят сквозь тёмную воду острые голодные лезвия, напоминающие угрожающе протянутые вперёд когти. Медленно выдыхает, разжимая затёкшие пальцы.
Ямамото полностью контролирует то, что происходит. Рюджинджакка не имеет привычки самовольно выбираться в реальный мир и обрушиваться на показавшегося угрожающим противника, и не только из-за того, что для его хозяина, самого древнего Шинигами в Сейретее, вообще мало что может представлять реальную угрозу.
Мурамаса как-то говорил, что занпакто Ямамото его не слишком любит. Сейчас Кога начинает догадываться, что это взаимно.
Реацу звенит в глубине ладоней, волной идёт по телу, и он снова вздыхает, заставляя себя вспомнить, что меньше всего хотел бы сейчас проверять, способен ли выдержать бой один на один с Ямамото, применившим шикай.
- Мой клан, - наконец произносит он, прикрывая глаза, - опозорили ещё до меня, и вряд ли я тут способен сделать больше. Я не настолько самоуверен, сотайчо.
- Ты снова забываешься, - цедит Ямамото, но Коге на секунду кажется, что жаркий океан, бушующий в пустом зале, почти незаметно отступает от него, настороженно отдёргивая языки невидимого пламени. Буквально на волосок, но дышать становится чуть легче. – Люди из списка, который я тебе передам, будут ждать тебя в бараках моего отряда.
- Ямамото-сотайчо, - поднимает Кога глаза, и на этот раз в них действительно пляшет тёмная непрозрачная вода, иногда прорезаемая тонким сиреневым отсветом. Голос становится в разы спокойнее и холоднее. – А вы уверены, что хотите извести на эту должность ещё несколько человек, которым доверяете? Меня беспокоит их судьба. Что, если они, не имеющие опыта или применяющие непривычные техники, окажутся ещё слабее в наших боях, чем члены шестого отряда? Вы посылаете их на смерть, чтобы продемонстрировать возможности руководства найти компромисс? Или они действительно вам не нужны, а нас вы назначили карательным органом?
- Думай, что говоришь! Кучики Кога, которому я и Гинрей доверяли отряд, никогда не стал бы угрожать или играть жизнями других Шинигами так, как это пытаешься делать ты.
- Главнокомандующий тринадцатью отрядами, которого я помню, тоже, - парирует Кога, отворачиваясь.
Ямамото молчит.
Тихий треск и звон в горячем воздухе словно отсчитывают время в ритме, который известен разве что занпакто сотайчо. Кога думает, что он будет делать, если от жара стёкла в огромных окнах всё-таки вылетят куда-нибудь наружу.
Наконец сотайчо устало, почти без гнева в голосе, произносит:
- Совет 46 не отцепит зубов от нашего горла, если до них дойдёт такая наглость. Тебя не поддержат ни они, ни твой собственный клан, ни отряд. Ты этого добиваешься?
- Вашего приказа они не ослушаются, - повторяет Кога, не поворачивая головы.
Ямамото негромко роняет:
- Ты ведь ослушался.
И Кога с удивлением понимает, что эту битву он, скорее всего, не проиграл.

*

- Господа, я прошу всех вспомнить, что мы не в зоопарке! – повышает голос Кира Изуру, и большая часть голосов действительно замолкает. Изуру вздыхает, откидывается на стуле, не согнув прямой спины и не поворачиваясь к дальней части зала. – Спасибо. В прошлый раз мы примерно на этой ноте и вынуждены были прервать обсуждение. Может, всё-таки дадим высказаться оставшимся коллегам?
- Что такое зоопарк? – тихо уточняет Ячиру, не забыв ткнуть Омаэду отнятой у него золотистой перьевой ручкой, и отпрыгивает на своё место. Поймав на себе грозный взгляд Киры, садится прямо и складывает ладони на коленях, виновато ему улыбнувшись.
Кира закатывает глаза, считает одними губами до пяти и продолжает:
- Мы не можем конструктивно спорить о времени сбора, пока у половины из вас ещё нет даже распределения миссий по отряду на следующую неделю. А у некоторых… Рангику-сан, я вас умоляю, сидите и держите руки перед собой! Ваше мнение мы выслушали уже минимум трижды. Что касается остальных – я сразу хочу предупредить, что те, на ком висит больше одного несданного отчёта по отряду, рискуют подставить нас в ту же ситуацию, что и в прошлый раз. Практика показывает, что доверять организацию хоть чего-то важного людям, которые в последний момент…
- А ты что здесь забыла? – негромко спрашивает Мурамаса, бросив попытки опознать в словах Изуру хоть какой-то достойный обсуждения смысл. Нему ставит чайник на стол рядом с чьей-то нетронутой чашкой, поворачивается к нему и вопросительно вскидывает глаза. – Ты ведь даже не Шинигами, верно? Я не чувствую твоего занпакто.
- Я – фукутайчо двенадцатого отряда.
Мурамаса думает несколько мгновений и отрицательно качает головой.
- И о чём это должно мне говорить?
- Меня создал Куроцучи Маюри-сама, - поясняет девушка с равнодушным лицом. – Это… Человек, который владеет Ашисоги Джизо, я думаю, вам так проще будет вспомнить.
Ашисоги Джизо – запуганное и изломанное полуразумное существо, которому запретили расти и учиться даже говорить очень давно. Мурамаса действительно помнит.
Он пытался поговорить с этим созданием всего один раз, и бессмысленность этого процесса даже у него не оставила сомнений уже тогда. Своих мыслей у похожего на бледного мотылька с пустыми глазами занпакто не оказалось – или это Мурамаса оказался не в состоянии различить за смесью инстинктов, глубоко укоренившегося страха и чуть менее глубоко – скопированных с его Шинигами обрывков идей и чувств, которых сам Ашисоги Джизо даже не понимал.
То, что его хозяин гордо считал модификацией и улучшениями, было основано на примитивной ломке по живому, и Маюри последствия этой ломки, судя по всему, всегда устраивали. Вернее, так казалось Мурамасе до какого-то момента.
- Пожалуй, - задумчиво произносит он, разглядывая фукутайчо двенадцатого отряда внимательнее. – Ты у него получилась лучше, чем его собственный занпакто.
- Благодарю, - тихо склоняет голову Нему.
Напряжённый гул, как в растревоженном улье, гуляющий по залу, снова прерывается возмущённым вскриком, после чего Омаэда в очередной раз достаёт из-под стола Ячиру, прячущую в ножны вытащенную у него печенину, и метким пинком отправляет точно в руки Мацумото Рангику.
- Кен-чан тебе этого не забудет!.. – возмущённо выкрикивает девочка, цепляясь за розовый шёлковый шарф спасительницы.
- У нас Устав, - Омаэда улыбается нагло, во всю сотню крепких зубов. – Тайчо не вмешиваются во внутренние дела собрания фукутайчо.
- Кстати, об Уставе, дамы и господа…
- Так что ты здесь делаешь? – мотнув головой на остальных, погружающихся в обсуждение чьего-то вопроса, Мурамаса смотрит на неё с искренним недоумением. – Если тебя даже Шинигами по-настоящему назвать нельзя.
- Маюри-сама сказал, что я как его фукутайчо должна уметь поддерживать социальное взаимодействие и иметь подтверждённую информацию о том, что происходит в Готее 13.
- Ты – очень хороший инструмент, - помолчав, произносит он.
Нему, не поднимая на него глаз, вежливо отвечает:
- Спасибо, Мурамаса-фукутайчо. Насколько мне известно, вы тоже.

В пустом доджо тихо и темно настолько, что кажется – это место забыто всеми давным-давно. Несколько мгновений глаза привыкают к темноте, после чего постепенно становится различимым неяркий отсвет из раскрытого окна, смутно очерчивающий стены, угловые балки, поддерживающие свод, и разливающийся по ровному полу.
Доски пола вычищены и отполированы воском так гладко, что в том месте, где снаружи вкрался лунный отсвет, кажется – по залу разлита неподвижная, как зеркало, тяжёлая вода. Кога делает шаг внутрь и на секунду удивляется тому, что не слышит знакомого тихого всплеска, а по полу не расходятся круги.
Потом встряхивает головой, проходит по залу, зажигая пару светильников в неглубоких нишах.
Выходит на середину, лёгким и привычным движением доставая меч из ножен у пояса. Несколько мгновений смотрит на отблеск тусклого света в лезвии, потом опускается на колени, держа меч перед собой вытянутых руках. Сжимает рукоятку, выдыхая два почти неслышных слова, и резко взмахивает клинком.
Очертив в воздухе быструю бесшумную дугу, тот легко входит в пол точно между подогнанными друг к другу полированными досками.
Пламя в светильниках не вздрагивает.
Кога выпрямляется, не отрывая взгляда от лезвия под самой цубой, оправляет лежащие у колен полы белой хаори. Как только он прикрывает глаза, из темноты позади раздаётся лёгкий перестук.
Кога улыбается удовлетворённо уголком губ. Каблуки мерно стучат по гладкому деревянному полу, и в конце концов правое плечо и волосы с той стороны задевает лёгкий сквозняк.
- Ты звал, - негромко говорит Мурамаса.
Кога медленно поднимается на ноги, отступая на шаг, и только после этого открывает глаза.
Занпакто стоит перед ним совсем близко, внимательно разглядывая его, и прозрачные глаза в тёмных провалах мерцают, как морская вода. Точёное лицо в неярких отблесках светильников кажется неподвижным, но в следующую секунду узкая ладонь с длинными когтями взлетает к когиному виску и легко касается алой торчащей возле уха пряди волос, забранной кейсейканом.
Кончики волос изогнулись и чуть заметно поплавились, словно их хозяин меньше секунды провёл в горячем пламени.
- Почему не позвал тогда? – так же негромко спрашивает Мурамаса, отводя прядь. – Я мог бы сразу…
- Зачем? – морщится Кога, отводя его руку. – Чтобы ты попытался укусить Рюджинджакку, вы разнесли бы первый отряд и спалили полгорода, а потом Ямамото с чистой совестью объявил новую гражданскую войну с нами в роли мятежников?
- Рад, что ты не сомневаешься в моих силах, - сухо хмыкает Мурамаса, делая шаг назад. – Но, по-моему, эта идея тебе начинает казаться не такой уж страшной. Насчёт войны.
- Ты явился только ради возможности меня подоставать?
- Зависит от того, зачем ты позвал меня сюда. Не советов же спрашивать, как я понимаю.
- Ах, вот оно что…
Глаза у Коги сужаются в две тонкие щели, и пламя в светильниках, кажется, пляшет тревожно и неровно, роняя на стены рваные тени.
Конечно, он в курсе. И конечно, ему не нравится такая перспектива. Коге последнее время кажется, что ему не нравится слишком многое из того, что невозможно отменить без последствий. Хотя, может быть, так было всегда, просто он слишком давно об этом не задумывался.
Он протягивает руку вперёд, проведя ладонью по краю жёсткого оби, отодвигает Мурамасу в сторону и сжимает пальцы вокруг рукоятки своего меча. Медленно вытаскивает его из пола, легко развернув лезвие в воздухе, рывком вгоняет в ножны у бедра. Не отпуская рукоятки, поворачивается и смотрит в чуть потемневшие глаза своего занпакто, который ни на секунду не перестаёт внимательно наблюдать.
- Я хочу тренировку, - говорит Кога. – Здесь никто не помешает.
- Ты хочешь… сейчас?
Кога непонимающе смотрит на него, сдвинув брови к переносице.
- Ты устал, - пожимает плечами Мурамаса.
- Да. И поэтому тоже. В полную силу, Мурамаса.
Тот смотрит на его пальцы, медленно обводящие окончание рукояти меча, потом поднимает взгляд, снова встречаясь с ним глазами.
Опускает голову, делая шаг назад.
- Как скажешь.
- Мне нужно кое-что проверить, - негромко добавляет Кога, одним движением скидывая с плеча хаори со знаком отряда на спине.
Мурамаса вытягивает руку перед собой, и холодно мерцающие частицы реацу мгновенно конденсируются в воздухе, словно туман, формируя от его раскрытой ладони точную копию катаны, которую так и не отпустил от пояса Кога.
Меньше, чем за две секунды, белая ткань хаори бесшумно падает на пол, а спустя ещё одну – Кога делает первый выпад.

На очередном ударе он уходит в глухую оборону там, где можно было успеть контратаковать. Он понимает это почти сразу, как только Мурамаса, не прекращая атаки, едва не вбивает его в стену одним только напором реацу.
В последние полсекунды он всё-таки успевает сбить направление удара, кончик лезвия чиркает по дереву над его головой, выбивая щепу, и Мурамаса быстро отлетает назад, отбивая контратаку.
Кога смотрит ему в глаза, не отрываясь, и кончик его меча указывает Мурамасе точно в горло, под брошь.
- Тебе правда не нравится его мысль со списками?
Кога снова атакует. На этот раз – медленнее и словно даже не пытаясь по-настоящему достать, но на очередном отбитом ударе скрестившиеся на секунду лезвия выбивают сиреневую искру.
- Нет, - выдыхает Кога, с разворота уходя в оборону. – Я не знаю, что за игру он затеял. Но, - удар приходится в воздух, и он выворачивает запястье, меняя его направление, - списки у него были готовы, - меч свистит в воздухе, рассекая его в пальце от плеча Мурамасы, - до того, как он первый раз об этом заговорил… Полгода назад, больше – я не знаю.
- И что?
Мурамаса отбивает серию внезапных быстрых ударов, принимая последний прямо на лезвие, с разворота отбрасывает его в противоположном направлении.
- Ничего, - хрипло бросает Кога, вслепую отбивая тут же последовавший за движением удар. – Мне не нужен отряд… управляемый сотайчо в обход… моих приказов…
- А тебе вообще нужен отряд? – выдыхает Мурамаса, внезапно оказываясь у него за плечом.
- Что?..
Лезвие скребёт по спинке катаны у Коги в руках, когда тот, изворачиваясь, рывком отбрасывает его к стене.
- Ты доверял… - каблуки скользят по полу, оставляя две узкие рытвины. Мурамаса резко выбрасывает руку вперёд, распахивая когти цветком, - …хоть кому-то из них?
Плечи Коге мгновенно стягивает тысячей стальных рук, стискивает его всего, словно невидимым коконом. Он бросает взгляд вниз – так и есть, гладкий до блеска пол отражает блики от светильников в нишах, нечёткий светлый силуэт Мурамасы у стены.
И целый ворох бледных лент, словно заполонивших помещение и связывающих его до самых коленей.
Руку с зажатым в ней мечом втискивает в бедро, и Кога усмехается.
- Хочешь поговорить об этом?
Мурамаса, не обращая внимания, делает шаг в его сторону. Сжимающие Когу невидимые ладони вздрагивают, на секунду угрожающие надавливая на кожу когтями.
- Ямамото ты такого не расскажешь. Мне – можешь сказать, почему на самом деле позволял им умирать? У тебя были причины. Я никогда не спрашивал до этого.
Кога замирает на один удар сердца – и следующим выдохом бросает вперёд волну реацу, способную снести костяную голову паре меносов гранде. Цепкие ладони, обнимающие его со всех сторон почти издевательски, сжимаются сильнее, бесконечные гибкие руки, всё чётче различимые в гладкой поверхности пола, вздрагивают, изгибаются, словно течением гасят реацу. Не отпускают.
- Ты слишком часто стал требовать от меня отчётов, - угрожающе произносит Кога, сжимая плотно прибитой к бедру ладонью рукоятку намертво блокированного меча.
Мурамаса на секунду сжимает губы, словно почувствовав это движение на миг раньше, и делает ещё один шаг к нему, не переставая смотреть в глаза.
- Разве я от тебя чего-то требую? – негромко произносит он.
Тысяча его невидимых рук, обхвативших Когу со всех сторон, чуть расслабляются, приходят в движение, так что по его телу словно проходит снизу вверх упругая волна.
Лицо у Мурамасы застыло, как будто ему действительно интересен исключительно ответ на его вопрос. Но жёсткие когтистые ладони не отпускают, не замирают, бесчисленные когти тут и там покалывают кожу сквозь ткань. В какую-то секунду Кога чувствует, как сухие прохладные пальцы скользят вниз по его шее, сдвигая ворот.
- А самому себе ответил бы? – спрашивает его занпакто, подходя совсем близко. Меч в тонкой руке обманчиво расслабленно покачивается где-то внизу, в прозрачных глазах пляшут блики от пламени светильников, отскакивая от напряжённо расширенных зрачков.
Кога глубоко вздыхает, пытаясь сконцентрироваться. Пальцы невольно обхватывают рукоять у бедра ещё плотнее, реацу тугой пружиной собирается внутри, словно где-то под горлом. Мурамаса стоит совсем близко, не отрывая неподвижного взгляда от его глаз, и лишь едва заметно вздыхает в ответ.
Тысяча его невидимых рук сжимают Коге тело почти до хруста, сразу несколько ладоней уже откровенно пробираются в боковые разрезы хакама, лозой оплетают напрягшиеся мышцы.
Кога вздрагивает, тут же сжимая зубы, и дыхание Мурамасы на секунду сбивается.
Даже меньше, чем на секунду.
Коге хватает.
- Пропустил, - выдыхает он, и сконцентрированная реацу бьёт взрывом.
Не волной – беспорядочно, сплошным потоком во все стороны одновременно.
Мурамасу относит назад мгновенно, одним рывком, тут же сцепившиеся стальным капканом руки поглощают почти весь импульс. Но оставшаяся часть брызгами, шрапнелью, почти различимыми в воздухе бешеными разрядами разлетается вокруг.
Дерево в стенах жалобно скрипит, выдерживая напор, сквозь гладкий пол, отражающий бесчисленные длинные руки, проходит дрожь, как от небольшого землетрясения, - и оба светильника, дрогнув одновременно, вываливаются из своих ниш. Пламя гаснет, не коснувшись пола.
Кога бьёт почти сразу, как только чувствует, как стальной кокон рассыпается вокруг него в наступившей темноте. Закрыв глаза - бледный силуэт у противоположной стены доджо искрой стоит под веками, даже не глядя можно знать, как он поднимает меч, смещаясь в сторону, как остатки потока реацу ветром полощут ему волосы и платок на шее, как рукоять меча взлетает к глазам…
Недостаточно быстро.
Кога бьёт с разворота, одним рывком оказываясь около него, сбивает ему направление удара, и в следующее мгновение лезвие его катаны замирает в вытянутой руке, почти касаясь сбоку шеи Мурамасы.
- Молодец, - тихо произносит тот, и этот негромкий хрипловато-низкий голос никак не вяжется с тем, как тяжело и быстро оба дышат почти в унисон.

Лунного отсвета в окна едва хватает, чтобы различать контуры его бледного лица и тёмные провалы, в глубине которых постепенно тает сиреневый отблеск жёсткой, острой как лезвие реацу, которую Кога всё ещё чувствует всё равно что напряжённым позвоночником.
- Я не могу доверять тем, кто настолько слаб, - глухо произносит Кога, не убирая лезвия от узкой полосы его кожи, которую обнажает платок. Мурамаса смотрит ему в глаза, не моргая, и тихо говорит:
- Чего ты на самом деле желаешь отряду и клану, за который так долго боролся?
- Я знаю, чего я желаю от тебя, - качает головой Кога.
Лезвие сдвигается, проводя плоскостью у сгиба боши по его щеке, почти нежно обводит скулу, и в глазах Мурамасы на секунду отражается такой же тусклый блик, что пробегает по краю отточенной стали.
- Мне это не нравится.
- Я и не требую от тебя получать удовольствие. Но доверять я могу сейчас только тебе, что бы ни говорил Ямамото и тем более, любые его шпионы или пешки. Пока я не пойму, чего он пытается добиться через мой отряд, так будет. Именно поэтому мне нужно, чтобы ты пошёл.
Мурамаса прикрывает глаза и прислоняется щекой к лезвию его меча. Будь он человеком, этот почти людской жест вызвал бы у Коги подозрение, что по-настоящему вымотался здесь сегодня не он.
- Разумеется, я пойду, - кивает Мурамаса наконец.
Отцепляется от стены, делает шаг вперёд, скользнув скулой точно вдоль лезвия. Кога не двигается с места, только меч едва успевает убрать.
Жёсткие горячие ладони ведут по его руке, сжимают плечи, неведомо как оказываются на спине, на секунду впиваясь в напряжённые мышцы. Изнутри отзывается напряжённая реацу, ломит мышцы то ли усталостью, то ли нерастраченной силой, снова бросается в кровь. Мурамаса тянет воздух, едва заметно вздрагивая, ведёт неспокойной ладонью по его позвоночнику.
Есть вещи, которые ему не нужно объяснять.
- Не слишком помогло, правда? – негромко говорит он.
Кога качает головой, сжимая его локоть и заставляя замереть.
- Я, кажется, говорил, что хочу от тебя тренировки в полную силу. Может, в этом дело?
- Это она и была.
- Но ты проиграл.
- Нет, - улыбается Мурамаса самыми кончиками губ, и отчего-то это видно в полутьме отчётливее, чем все его жесты до того. – Не я проиграл. А – ты победил.
Кога уже много лет как не сомневается ни в одной из своих побед, даже таких. И всё равно безумно хочется коснуться этих изогнутых губ пальцами, чтобы убедиться, что не показалось в тусклом лунном отсвете. И – каждый раз – убедиться в том, что он позволит.
Мурамаса позволяет.
Каждый раз.

*

Все пятеро замерли неподвижно, россыпью теней застыли перед высоким деревянным стулом у дальней стены зала.
Ямамото смотрит на них, всех одновременно, не останавливая тяжёлого взгляда ни на ком конкретном, словно они – части одного слаженного механизма, которые по отдельности не имеют значения.
Это неправда, но Ямамото сейчас всё равно. Безликие Шинигами смотрят на него, замерев ровным полукругом, и ждут любого слова или приказа. И будут ждать столько, сколько понадобится.
Сотайчо не нужен список. Он помнит каждого из них и может рассказать о каждом больше, чем тот сам о себе знает. Этих – всех, и ещё тех нескольких, которых нет смысла сейчас звать.
Тёмная неприметная форма, мало напоминающая одеяния рядовых Шинигами, узкий экономный крой и ни одной лишней складки. Головы покрыты такой же тёмной тканью, оставляя открытыми только сосредоточенные лица. Тёмные ножны у поясов, неприметные одинаковые рукоятки мечей, которые редко раскрывают в бою даже шикай.
Которые вообще редко оказываются нужны в открытом бою.
Второй отряд, несмотря на вполне вменяемого и разумного тайчо во главе, остаётся преданным инструментом в руках Ямамото даже сейчас, когда нужда во внутренней разведке, казалось бы, ушла вместе с начинающей уже забываться гражданской войной.
В этом есть что-то от символических и утрачивающих значение ритуалов, положенных этикетом, - но из тех, кому сотайчо доверил бы работу с по-настоящему важными проблемами, которую не следует обсуждать, нет ни одного Шинигами из его отряда.
Ямамото неторопливо поднимается и обходит замерший полукруг, не глядя в неподвижные лица.
- Ваши отчёты о шестом отряде не полны, - наконец роняет он. Слова тяжёлыми камнями проталкиваются между сжатых сухих губ и глухо падают сквозь напряжённый воздух. – Они не отражают истинного положения дел. И приходят позже, чем следовало бы.
Он не обращается ни к кому конкретно, но из коротко переглянувшихся Шинигами один выходит вперёд и отмечает короткий поклон, прежде чем начать говорить.
- Со всем уважением, Ямамото-сотайчо, мы предоставляем всю имеющуюся информацию по мере её получения.
- Вы уже полгода получаете её слишком поздно.
Шинигами замолкает, поняв, что оправданий от них уже не требуется.
- Я распускаю вашу группу, - продолжает Ямамото, разворачиваясь и кивком разрешая ему вернуться на шаг назад. – Новые назначения получите завтра утром. С этого момента я не советую вам обсуждать рабочие вопросы между собой, даже если вы когда-нибудь случайно встретитесь. Свободны.
Четверо Шинигами, так и не получившие слова, одновременно опускают головы и с разницей в пару мгновений срываются в шюнпо. Последний, повинуясь властному движению посоха сотайчо, остаётся на месте.
И только когда отголоски чужой духовной силы перестают ощущаться в звенящем тишиной воздухе, Ямамото поднимает голову и внимательно, тяжело смотрит ему в глаза.

Катана так и осталась лежать на полу в стороне, обнажённым лезвием на сброшенной хаори.
В доджо холодный пол, по которому иногда осторожно пробегают сквозняки. Кажется, что он ещё хранит в глубине тревожную дрожь от последнего удара, от десятков их, сливающихся в бешеный всё ускоряющийся пульс, от яростной, выламывающей кости и мышцы вспышки реацу, едва не снесшей прочные стены сруба.
Кога наблюдает за её тающими вокруг следами, не открывая глаз, и только когда перестаёт чувствовать их совсем – откидывает голову назад и глубоко вздыхает.
Но через пару мгновений Мурамаса поднимает голову.
- Скажи мне, - задумчиво произносит он, и Кога недовольно морщится, но всё-таки глядит вопросительно. – Почему ты так уверен, что это не провокация Ямамото, на которую ты сейчас поддаёшься? Это бы многое объяснило.
- Потому что он уже поддался на мою. Следующий ход за ним.
Лицо Мурамасы остаётся почти неподвижным, только глаза распахиваются шире, и прозрачная вода в них подёргивается лёгкой тенью, когда он начинает понимать.
- Ты ходишь по грани, Кога. И плевать мне на отряд, но ты сам себя загонишь…
- Не я начал это! И обсуждать это с тобой я не собираюсь, – резко отвечает Кога, и широкая ладонь, лежащая на плече Мурамасы, предупреждающе сжимается. – Не думал, что мне придётся выслушивать нотации от собственного меча.
Мурамаса качает головой и касается ладонью его напряжённого запястья.
- Не передёргивай, ладно? Ты прекрасно знаешь, что я поддержу любое твоё решение, не говоря уже о приказах. Но я… Хочу быть уверен, что ты понимаешь, чем это может обернуться.
- Я понимаю достаточно.
- Как скажешь, - негромко и почти без выражения выдыхает занпакто.
Отпускает его запястье и медленно опускает ладонь по его груди ниже.
- Хотел бы я знать, - негромко роняет Кога, глядя вперёд и не видя потолка в полутьме над гловой, – что из того, что мне от тебя нужно, ты действительно делаешь по своей воле?
- Ты знаешь, что это глупый вопрос, - шелестит в ответ почти неслышный шёпот. Как сквозняком повеяло над гладким полом дождо, в таком звуке не различишь ни недовольства, ни тревоги. Только ладонь с острыми когтями, скользящая по его бедру, на секунду сжимается, царапая кожу. – На него даже у меня ответа нет.