Лебеди

Автор:  Чероки Иче
Бетта:  crazy belka28
Гамма по матчасти:  Кайэр,  Герр Каплей,  bezjalosny_fossy
Размерность: 1139 слов

… Она была худая — травинкой перешибить — и мелкая.
И зачем-то пришла умирать в его дом.
Кого-то привлек ореол зыбкой тайны, кто-то купился на яркую внешность, кто-то искал клинки — биться. А она выбирала место.
И еще — глаза. Сказала чуть позже: «Там гораздо больше того, что ты стараешься скрыть».
— Жалеешь?
— А? — и глаза, удивленные, во всю ширину распахнутые. — Зачем?! Мне себя жалеть впору: придворная дама болеет чахоткой — ха! И рады избавиться.
— А я-то причем?!
—Ты показался мне надежным. Нормальным, если хочешь.
Несколько мгновений стоит полная тишина, а потом он начинает смеяться. Взахлеб, не останавливаясь, и точно зная, какое впечатление производит.
Чокнутый.
На всю голову.
Она молчит и ждет.
Приступ злого, выматывающего и бессмысленного смеха все же проходит.
В конце концов.
— Знаешь, это самая абсурдная вещь, какую обо мне говорили когда-либо.
Действительно, как иначе называть человека, который гордиться своими живыми клинками, а за чашечкой сакэ, или хоть на званном ужине, готов поделиться шокирующими подробностями?
Причем такими, что и самых бывалых с души воротит.
Он не делает различия, где рассказывать и о чем рассказывать. По большому счету, это абсолютно не важно, результат будет один.
Умалишенный.
Как есть.
— Ты не будешь меня трогать. Я просто поживу здесь, и все.
— Ты уверена?— голос скрежещет, как несмазанное железо.
— О тебе говорят весьма однозначно. И потом, кому охота заражаться?
Будто в подтверждение накатывает кашель. Женщина на несколько мгновений вцепляется в косяк.
Позже, еще кашляя, проходит в комнату.
Мурамаса ждет.
Подушек он не держит.
Кашель выматывает быстро – это видно. Значит, просто ждать, когда начнет падать. Будет законный повод подхватить, поставить на ноги и вправить мозги.
Она не падает – продолжает свой путь.
Большая комната разделена на две – ему достаточно. По большому счету он ночует здесь очень редко, только когда вызывают пред светлые очи. Два-три раза в месяц, не чаще.
С непонятной гулкой тревогой думает: «Теперь придется здесь жить».
Хотя опасаться, в сущности, нечего, не больной же, в конце концов?
— Слишком волевая, да?
— Именно, за что и плачу.
В этот день они говорят о многом.
О чем можно и о чем нельзя.
Сян отвечает на вопросы, не задумываясь, чуть склонив голову набок – птица чирок.
Ее вопросы заставляют задумываться надолго и, порой, вызывают легкое недоумение, напополам с негодованием.
Ну, скажите, зачем ей знать падал ли он с дерева в детстве?
Он и сам, если честно, не помнит.
Или воровал ли айву…
Странная женщина.
— Чтобы навсегда перекосило? Как видишь, нет.
Она смеется.
Дразнит.
С ней легко.
***
— А теперь будет по-моему, — говорит он, нависая над чужим футоном, устав слушать шорохи, кашель и перестук зубов.
С детства у Мурамасы очень тонкий слух. Этому не повредили даже многолетние упражнения с молотом. Наоборот, малейший шорох заставляет настораживаться и замирать.
Дар богов, не иначе.
Подхватывает гостью и несет к офуро — отогревать.
—Зачем возишься, не лучше ли так?
На такое нельзя промолчать и он отвечает— правду.
***
Она замечает окружающее только когда становится по-настоящему тепло. Впрочем, ей уже поздно стесняться. Единственное, что можно испытать, глядя на нее — острую жалость.
Жалости в серых глазах нет.
А то, что есть – неопределимо.
***
—Они тебе нужны?
—Уже, пожалуй, нет, — глядя на его сосредоточенное лицо невозможно не улыбаться.
—Хорошо. Согревайся.
***
—Буду откармливать, ты так и знай! Худосочных мы не держим.
—А говорили-то, говорили!
— Кто говорил-то?! — сейчас он похож на рассерженного дракона: принял игру.
—Оскорбленные дамы, вероятно, за чьи пояса ты не сражался.
—Мне незачем.
—Еще бы.
Смеяться с ним тоже легко.
***
В теплом кимоно, под стеганным зимним одеялом, она наконец засыпает .
Под утро все начинается сызнова.
***
—Третьего одеяла здесь нет, так что вам, благородная госпожа, придется потерпеть меня под своим,— ложится, обнимает и шепчет в волосы:—Засыпай, мерзлявая.
Соседняя комната, к утру, полностью выстывает.
***
Просыпается уже одна.
Из постели вылезать не хочется — тепло. В первый раз за все время, что она себя помнит.
В замке господина постоянно дуло из щелей и гуляли сквозняки по ширмам. Или ей по малолетству так казалось.
Не любила она то место, хотя прожить довелось практически — всю сознательную — там.
Там научилась кутаться, мерзнуть, шарахаться от теней….
Многому.
И, конечно, держать себя. Играть на публику. И вне ее.
Только все это полетело к черту.
Вчера, не раньше.
Ведь сумела же промолчать, когда отправляли?
Сумела.
Только произнести: «Повинуюсь!» не смогла — зашлась кашлем.
А все потому, что простить не просто. Совсем не просто.
Подросла — плакать перестала, да и интересно, хоть трудно. Умом поняла и насчет «как сыр в масле», и про «положение», и «мы к тебе на поклон еще ходить будем…»
Достигла и того, и другого, и третьего.
А обида копилась.
Хуже — ненависть.
Ну, померла бы маленькой, кому плохо? Все под родной стрехой.
А теперь — вот так.
Ну да сама виновата.
А он странный, добрый почему-то, ласковый. Хоть и говорят о нем многое.
С тем и заснула опять.
Было тепло.
***
Они говорят на любые темы, и через месяц Сян решается поблагодарить.
— За что еще?!
— За любовь… — она смешивается, краснеет и выглядит, по сути, на свой возраст — двадцать шесть неполных.
Но его уже несет — неостановимо.
С великим трудом останавливает руку возле ее лица, шипит:
—Не смей говорить мне этого!
Резко отворачивается и уходит.
Она остается — вжав голову в плечи, оседает в траву.
Все-таки не зря говорят о нем все те, страшные, вещи…
***
Когда волна злого недоумения схлынет, до него вдруг дойдет: не просто руки распустил — котенка пнул.
Под брюхо.
И от того всю ночь к югу от главного дома светло, а удары часты — невпопад.
Саке его не берет.
Утром на пороге найдет записку: «Прости, мне холодно без тебя».
На третью ночь она скажет это словами.
Над ними шумит первый весенний дождь.
А меч у него так и не получится. В первый раз.
Последний, оплаченный щедрее обычного, к чему только?
Обычный заказ.
Клинок самурая знатного рода.
Работа привычная.
В ту ночь он решает делать другое.
А меч дожидается срока.
***
Тонкая ковка не его конек — если он что-то и умел, так самые основы.
Разучился.
Но Сян снова улыбается, а это значит, можно попробовать еще раз. А еще она совсем не знает этой земли. Значит, можно водить по укрывищам и полянам — она на все смотрит сияющими глазами.
По первому снегу она говорит: «Я должна уходить».
Мурамаса протягивает кулон — по овальному полю летит серебряный лебедь, символ долгой дороги и возвращенья домой.
***
— Когда-нибудь мы встретимся снова. Я в это верю, а ты? — обнимает-прячется на моей груди, скороговоркой выпаливает: «Спасибо за любовь» и затихает. Ждет реакции.
— Конечно, встретимся, о чем речь? — я отчаянно вру, и только молюсь, чтобы голос не выдал.
—Ш-ш-ш, дурачок, — смотрит невозможными своими глазищами и ерошит волосы. — А теперь уходи, я не хочу, чтоб ты видел.
Тихонько задвигаю фусума.
***
Злой до невозможности.
Что, не знал?
Скажи — не знал?
Нет же, привязался.
«Лебеди-лебедушки искали дом…»
***
— Я не сделал его вот и все.
— А как же те, кому вы служили? — у того, кто был и остался йокаем, обманчиво участливый вид.
— А… это…. Уже не важно.
— Ну-ну . Тебя это не спасет.
Мастер-мечник Мурамаса улыбается: заваливаясь в непроглядность, он чувствует прикосновение к ладони и женский летящий смех.

"Сказка холодной ночью" (цикл)

То, чего не может быть

То самое, а как оно было со стороны.

Битва.
Ничего нового.
Как же все-таки больно. Отвыкаешь гораздо быстрей, чем привыкаешь обратно.
Как, как, как, черт возьми?
Первое правило боя: трансформация чувств. Чем сильнее боль, тем сильнее можно ударить.
Передо мной сражаются равные, за моей спиной собрались защитнички.
Ну что ж…
Забудем о равенстве, здесь ты один против пяти.
Они ждут действий – действия будут.
Куросаки Ичиго смотрит так, как будто знает , каков будет финал. Это здорово раздражает и не по- хорошему веселит. В его взгляде жуткая смесь непонимания ситуации и прозрения мотиваций.
Хуже не придумаешь.
Лучше поскорее начать. Но тот, кто начинает первым обычно проигрывает. Я тоже знаю это.
Но хватает меня ненадолго.
Увы.
Они удерживают щит. Это плохо.
Пока я собираю силы для повторной атаки, одна из девчонок, та, что повыше, выдвигается незаметно из слитого строя и шагает ко мне.
Пять шагов, она оказывается прямо передо мной и протягивает руку…
Не более, чем сон.
К тому же глупый.
То, чего не может быть.
***
Это оказывается еще больнее, чем я думал.
И пятеро за моей спиной никуда не денутся.
В конце концов, зачем все это?
Раньше ударить или позже, какая разница?
А Куросаки смотрит очень знакомо, точно так же он смотрел несколькими мгновениями раньше, пока не появился этот… Двадцать Восьмой Глава Клана.
Смотрел и смотрит ничерта не понимая, и понимая все.
Они держат, не прорвать.
А если вот так?
И в этот момент от них отделяется очень знакомая фигурка. Та, что лечила.
Из всей гопы ее сложнее всего просчитать, и я теряю несколько драгоценных мгновений.
Четыре шага это очень мало. Не успеешь оглянуться, а твоей руки уже касается маленькая, но уверенная ладошка.
То, чего не может быть?

Сказка холодной ночью

Еще одно. Мурамаса, Орихимэ, Кога
Статус закончено
Размер 2223 слова
Дженка и POV всех действующих лиц, АУ? Посмотрим...

Для Пикси

Предупреждения:
0. 250-251 серии Блича
1. Сериальный Кога-сан.
2. Авторские тараканы. Откормленные.
3. Консенсус между автором и персонажем.
4. С обувью вроде все в порядке, потому что Мурамаса-тян явно не араб...

Господи, как же больно…
Что это было?
В детстве пару раз летом наступал на грабли. Ощущения похожие, только сильнее, много сильнее.
И совсем ничего не помню.
Кто, наконец, все эти люди?
***
…-Спи.
Невозможно не подчиниться.
***
Ближе к ночи придет второй. Занпакто.
Откроет рот, пытаясь объяснить.
-Тише. Видела. Успокойся, пожалуйста.
Он ударил сам себя и вследствие этого потерял силу.
Всю, какая была. Придется начинать сначала.
Закон Ньютона. Третий.
-Разве на шинигами действуют законы вашей физики?
-Это не только закон физики…
-Понимаю…
Мурамаса похож на индийского факира. Не во всем, но во многом. Только сила его далека от обычной ловкости рук и похожа, скорее, на силу древних оммёдзи.
Он ищет червоточины в сознании противника. Именно шинигами, не занпакто. С занпакто легко. Всякое оружие в первую очередь орудие убийства и войны. И лишь те, у кого достаточно мудрости и силы воли способны превратить простое железо в Тех, Кто Защищает…
Первое правило – не привязываться к клинку.
Относится как к равному. А попробуй исполни.
Вот то-то.
Есть такие герои, удел которых бежать впереди паровоза.
Куросаки-кун из таких.
А есть такие, удел которых смотреть и бояться.
И исподволь, понемногу, что-нибудь понимать.
После две тыщи пятого удара по лбу.
Смотреть, бояться, идти и делать.
Мне повезло. Я помню солнце.
Слишком сильно желание жизни.
Кто-то трясется над жизнью вроде старика Оджи из детской сказки, а я…
Идиоткой считают. Ну что ж. Не могу иначе.
-Он проснется через сутки, и будет очень хотеть есть.
Хорошо, что европейская кухня легче…
-И сколько это продлится?
-Что именно?
-Ты сказала, что все придется начинать сначала….
-Не беспокойся, не с младенца ведь все начнется. Он просто сейчас не все помнит за тот период. Ну… скажем, лет пятьдесят… У него просто очень молодая душа, вот и все.
-Понял. И куда прикажешь мне на это время деваться?!
-Ну… сначала мы пойдем за продуктами…
Какое у него лицо забавное…
***
Мда… Каракура очень странный город. Прежде всего тем, что здесь ничего не замечают, пока это «что-то» не свалится прямо на голову и не пришибет кого-нибудь.
А у меня практически не осталось сил, так, только на развод. Собственный.
Очень сильная привязанность к Мастеру, ничего не поделаешь.
Земные одежки не сильно-то прибавляют оптимизма, хотя удобно. Гораздо лучше, чем раньше, особенно с обувью.

А тащить приходится много. Нет, много. На троих проглотов, один из которых потерял всю силу… Оби ты мое, кружавчатое… так бы и придавил кого-то… для профилактики. Чтоб дурь всю из мозгов ветром выдуло.
-Пришли, Маса-тян.
Еще прозвище это дурацкое.
Ласковое.
Хочется показать зубы.
Честно.
-Злишься. Не нужно. Чего с глупой бабы возьмешь? Разве только пришибить одним щелчком.
Да вот незадача…
-Вон там, за стеной…
Злость уходит. Вся, сколько есть.

-А сейчас мы будем ужин готовить.
Достает толстенную поваренную книгу, кладет на стол:
-Изучай!
-Я?!
-Сама пока сумки разберу.
Несколько минут я буравлю лежащее передо мною взглядом, но «разбирательство с продуктами» дело долгое.
Почитаем, что пишут?
Недалеко то время, когда и мне придется есть.

-Зачитался?
Она улыбается.
-Как это у вас говорят? «Слюнки текут»?
-Что у нас есть…
Овощи, печень, хлеб, консервы разные… ага.
Некоторое время она вчитывается, сосредоточенно запоминая, а потом ставит в большую миску один из принесенных контейнеров.
-Чем хороша европейская кухня, так это возможностью экспериментов.
Там конечно тоже есть рецепты, которым нужно следовать от и до, но они более общие.
Я чувствую, что вот-вот начну питаться столом. Тем более он из какой-то сомнительной древесины, очень легко слоящейся.
-А пока могу предложить только это…
Суши. О ками, суши…
Ничего, что в какой-то острой подливе, которая ни мало не походит на привычный соевый соус.
***
Вот и полночь.
Она уходит в комнату.
Проверяет.
Он спит.
А дальше…
-Что происходит с теми, кто не удерживает занпакто?
-Они сливаются с клинком, насколько я знаю.
-А если наоборот, но узы крепки?
Она умеет смотреть в самую суть – поймет.
Я продолжаю. Достаточно. Пришло время говорить.
- Это как с казнью. Низведение силы к нулю через боль. В обе стороны. Ну и всякие радости, сопутствующие, вроде «не слышать своего сердца»...

-В тот раз ты спас его, правильно?
-Из страха, не более.
Несколько секунд она напряженно думает, потом дает щелбан.
Больно.
-Когда ему прилетело, ты что-нибудь чувствовал?
Он потерял спокойствие, и закрылся, чтоб наверняка.
Но все-таки не до конца.
Можно превратить собственное сердце в осколки, можно в камень, можно в пустоту, обменяв на силу, – в чужих глазах, янтарных, теплых, вспыхивают на мгновенье лазоревые искры, – Можно. Все можно. Только избавиться насовсем не удастся. Никак.
Так что ложись-ка спать, Маса-тян. Знаешь, как здесь говорят: утро вечера мудренее?
Иди-иди, я постелила.
Перед ними придется быть сильной…
***
Проснулся от тихого разговора:
-Не получается вспомнить, чуть усилий, и голова, как чугунная…
-Память вернется, не напрягайся только.
-Есть хочется…
***
Пока он молчит. И я вижу – пытается вспомнить. Не смотря ни на что. Упрямый.
Вечером Орихимэ спросит как ни чем не бывало:
-Снова пробовал?
Настоящий самурай. В семействе Кучики крепкие головы.
Положит руки на виски и от ладоней потечет благословенное тепло.
***
Назавтра станет весело.
Совсем.
Потому что он вспомнит. Все – не все, но большую часть.
Спросит только:
-Это правда?
Она спокойно кивнет. Не знаю, как у нее получается оставаться настолько… безмятежной.
-Ему просто нужно побыть одному, не волнуйся.
***
Когда не вернется к ночи, пойдем искать.
***
Старая как мир история: не то место, не то время – будешь лишний.
Придется драться.
Меня хватит на четверых. Даже и в таком состоянии.
Первый же собственный удар убеждает в обратном: мир мгновенно выгорает во вспышке чудовищной боли. Кто хоть раз испытывал – поймет.
Если воткнуть в нерв проволоку, выйдет похоже. Только кто в здравом уме станет пробовать?
Время бывает милосердным и беспощадным. Для меня полумер у времени не предусмотрено.
«За что?» спрашивать бесполезно.
"За все хорошее", — смеется память.
А как же те души, что тоже вырасти могли? Не всем даются такие авансы, приходится развиваться с нуля. Изволь отработать.
Все-таки время очень субъективная штука. И быстрой смерти мне не дадут. Размечтался.
После до отвратности ясный рассудок.
Ну вот, четыре ребра…
Единственное, на что меня хватает – не закрываться. Может быть хуже.
А так – пусть.
***
-Ты же видишь, он молчит.
Похоже, дело чуть хуже, чем я думала.
-Чуть хуже?!
-Не истери. Тронуться умом ему все равно не дадут. Не тот экземпляр – ценный. Он получает отдачу от своих действий, только и всего.
Я поговорю с дедом Акети, может, посоветует чего.
-Кто он?
-Держит додзё в южной части города. Наставник из настоящих. Целитель еще. Немного.
К четырем часам дня Акети Нэгимура переступит порог дома своей ученицы.
Подойдет, наклонится, цокнет языком.
Реакция придет незамедлительно:
-Сволочь поганая! – кулаки лежащего выстрелят точно в грудь старика.
Меченому не важна цена, он видит перед собою ненавистное лицо.
Наставник не закрывается, ему интересны последствия. И последствия не замедлят проявиться.
- Интересный эффект, однако.
Приходи в додзё, если не струсишь!
К слову сказать, Акети Нэгимура не похож ни на одного из известных мне людей. Нисколечко.
Я идиот.
***
Небо в алмазах это очень красиво. Но я не хочу его больше видеть.
***
-Все-таки приехал?
Рассказывай.
-Что? – детская уловка.
-У меня много времени…
***
Расскажет все.
Когда не видно выхода и гадюке поклонишься, если укусит.
Уверовал, идиот.
Наплачется.
Придется самому.
***
-Три часа катагири.
Не знаешь, что это такое?
Читай. И не думай, что за неделю излечишься.
Через три часа Акети увидит мирно спящего ученика. На первый раз простит. Но вечером обязательно спросит:
-Что видел?
И получит ответ.
Так повторится три раза.
В третий раз ученичок получит посохом в лоб. Больно.
-А то я не знаю, что ты спишь…
Подавленное молчание.
***
-Наставник, а может книги есть?
Акети смотрит на этого гопника с новым интересом.
Книги найдутся, заумные, но интересные.
Теперь он много спрашивает.
Дело идет веселее.
Молодая душа.
Очень ответственная работа.
И однажды у него получается.
***
Начинает фонить на все додзё.
-Тише, тише. Теперь попробуй сохранить это состояние в обычной жизни.
Езжай домой. Насколько сможешь, потом возвращайся.
Что-то мне кажется, надолго его не хватит. Ведь там живет воплощение ошибки.
***
Два часа. Если дольше – это вынос мозга.
Не могу видеть радость в его глазах.
Потому что это радость от того, что я вернулся. Вернулся нормальным.
Куда там…
Идиот, как есть.
Господи, что ж делать-то?
***
-Вы такой серьезный, я хочу подарить вам улыбку…
Так он попадает совсем в другой мир – моделью к практикантам в маленькую парикмахерскую на перекрестке Одовары и Проспекта Маяков.
И настроение действительно поднимается.
-А самому научиться можно?
-Пожалуй, что да…
Так я пошел учиться.
***
Когда в маленькую парикмахерскую припортового квартала прислали шкафообразного практиканта, старичок-хозяин едва удержался от того, чтоб протереть глаза.
На каких харчах он такой, однако, вырос?!
С нуля ведь учить придется. Что ж так не везет…
А мордоворот, смотри-ка, обхождение знает…
***
Взгляду, которым меня награждает тщедушный Кеичи-доно, две тысячи лет. Точно так же смотрел Старик из Клана. Но теперь за моими плечами суровая школа, так что взгляд проходит мимо.
Хватит.
…Я их чувствую. Каждую истеричную дамочку, которая забегает в маленькую неприметную дверь, с круглыми от нехватки времени глазами.
Эти глаза становятся еще круглее, когда они видят меня.
Еще бы, ведь женская парикмахерская.
И вот тут наступает великий цирк.
Театр одного актера.
И здесь, сейчас, я, наконец, на своем месте.
К исходу второй недели, кажется, растянул связки. Плевать.
Зато счастлив.
Какие-то неумные швыряют камни в окна. Вышел-спросил. Запросили мзду.
Рэкет он и в Африке рэкет.
Ответил. Стали набиваться на драку.
Не знаю, как вышло, не дал коснуться. Блокировал. Отката не было. Убрались. Работа простаивает.
К вечеру явился главарь.
-Почему ты не бьешь, только блокируешь?
-Запрещено.
***
Корноухий Джек был гостем в этой стране, но он также на протяжении двадцати лет оставался главарем портовой банды, и знал, когда следует отступить. За двадцать лет Корноухий достаточно насмотрелся в глаза таких, как этот парень. Такой взгляд безмятежен, похож на летний омут, и чаще всего принадлежит морякам, которые тонули, но выжили.
Джек отступает со словами:
-Деда мы тоже не тронем.
Сейчас в том чтобы отступить нет бесчестья.
***
-Спасибо, сынок.
-Обращайтесь, Мастер-Наставник, – и возвращается к прерванной работе.
***
Через месяц тетка втолкнет Юкидаттэ в дверь и уйдет, бросив всего две фразы:
-Остригите.
Домой можешь не возвращаться.
От последнего у пятилетней девчонки начинается истерика.
По полу скачут раскатившиеся иены.
Тяжелый случай…
Берет на руки – молодец. Ей сейчас ни до чего, лишь чувствуя чужое тепло, она как флюгер поворачивается и утыкается зареванным лицом ему в грудь.
***
Как много чуши существует на свете. Той самой ласковой чуши, которую забываешь, еще не закончив говорить. Все то, что можно сказать чужому ребенку, без стеснения, просто делясь теплом.
Проходит какой-то час, и она уже достаточно успокаивается, чтобы заметить, что сидит на коленях незнакомого дядьки с разноцветными волосами.
-Ты кто?
Самый стандартный вопрос, да.
Вот только ответить можно по-разному, начиная от «дед Пихто».
-Добрый волшебник.
-Добрых волшебников не бывает, есть только продажные дядьки!
-Спорим? – зачем-то очень важно сделать ее счастливой.
-Давай, – маленькие дети очень быстро забывают плохое.
-Ну, вот и ладненько, а теперь закрой глаза и расслабься.
Я работаю.
Минут через пятнадцать она засыпает, а Кеичи-доно начинает тихонько рассказывать.
О префектуре Ямагата, про каракурскую тетушку и про все остальное.
Срезанные пряди в синей эмали лежат на полу. И это далеко не конец.

***
Просто очень короткая стрижка.
Ежик на несколько миллиметров. Длиннее было нельзя – у алкоголиков, даже завязавших, извращенная фантазия.
-Просыпайся.
-А я не спала – смотрит без страха, заглядывает через плечо, в зеркало.
Не плачет. Уже хорошо.
-А скажи…
-Я просто не хочу вспоминать.
-Да я не об этом. Забудь. Погостишь у меня?
Сущее мальчишество, особенно для того, кто и сам живет на птичьих правах на два дома.
Он просто не может иначе. Чужое доверие дороже.
Хорошо, когда есть мотоцикл. Достался в наследство от братца нашей хозяйки.
Так я на нем в додзё и приехал полгода назад.
В конце дня путь наш лежит в северную часть города.
Домой.
***
Вечером Юки озадачивает меня просьбой.
Чего проще рассказать историю на ночь?
Еще б я знал их…
Приходится изворачиваться.
И я рассказываю сказку. Которая где-то когда-то и для кого-то была реальностью.
Жил был когда-то самурай и был у него меч…
-Они как ты и Маса-тян, да? – за дверью что-то шелестит, только очень тихо.
-А я думаю, у них все будет хорошо. – За дверью натыкаются на ведро.
-Засыпай.
Дождаться, когда точно заснет и выйти.
Просить прощения во тьме предбанника – ситуация анекдотичней не придумаешь. Но темнота спасает от многого.
-Я бы очень хотел, но знаю, что ты не примешь моих извинений.
Я не жду ответа. Уже и этого для меня слишком много.
***
Он практически не появляется здесь. Орихимэ-сан говорит, что волноваться не о чем, но я все равно скучаю.
Через месяц после того как уехал, он вернулся по настоянию Акети-сан.
Вернулся повзрослевший, очень спокойный, но Мурамаса-идиот опять все испортил.
Просто не смог сдержать радости.
Истериком становлюсь, не иначе.
Хоть к Акети-сан под куст орешника переселяйся.
А сегодня вернулся не один, с девчонкой.
Весь вечер провозился.
И вот сейчас…
***
Неделю спустя он огорошит меня просьбой.
-Это станет знаком, что ты меня простил.
Немая сцена.
Я чувствую, что он слепо, до не рассуждающей паники боится, что я откажусь.
Повзрослевший, но такой еще мальчишка, по сути.
В чью еще безрассудную голову могла залететь вот такая мысль?
Только в его.
И никого не волнует, что я этого делать не умею.
-Садись…
Проходит несколько минут.
-Тебе никто не говорил, что ты дурак и мальчишка, нет?
-Знаю Мурамаса, знаю…
Черные и рыжие пряди сыпятся на пол.
***
Он ничем не напоминает больше порывистого юнца, бегущего впереди своих мыслей, как часто думал о нем Старик.
Заматерел.
Вырос.
Хотя весь темперамент остался при нем.
И одно я вижу четко, то чего не видел прежде: каждый может построить свой мир, каким его видит.
Если захочет.

Все те же, все то же... третья часть. 192 слова.
Маленькое предупреждение: насчет расстояний не знаю, прикинула по карте. Каракура восточнее Токио, на реке. Прикинула по карте получилось вроде два дня.

Месяц пролетел незаметно. В один из дней она позвонила домой. Состоялся разговор по душам.
После она сказала, что ей нужно обратно.
-Я отвезу, не против? – будто лампочку зажгли и кивает, быстро –быстро, будто думает, что я передумаю. Глупенькая.
***
-Маса-тян, ты только помни, что все будет хорошо, ок?
-Помню, а как же. Забудешь такое.
***
Расклеился я. Дурак, как есть.
***
Хоть к деду беги.
***
Двое суток и уже на месте.
-Адрес называй, принцесса.
-Якорная, 12. – она дремлет прямо в седле, благо малая еще.
-А теперь мы остановимся и поспим немного.
-С чего это?
-На время погляди, и не вякай.
-Полседьмого утра…
-То-то же.
Сворачивается еще раз клубком (у меня честно не получается представить – как?), утыкается в подбородок и будто хочет что-то сказать, но никак не решается.
Молчать тоже хорошо.
И только потом, когда останутся позади охи-вздохи мамаши, и настанет пора прощаться, она воткнет мне в руку изгрызенный со всех сторон листочек – вчера выпросила на бензоколонке – и стремглав унесется вглубь дома.
-Я знаю, это «до свидания»….
Вчитываясь в кривые, детские еще, иероглифы я чувствую, как на меня валится небо. Или это я в него ухаю со всего разбега? Не узнать.
-Братик…

Преданья старины глубокой

Хочу сказать спасибо Герр Каплей и  Pixie.. Без вашей помощи этот текст стал бы каким-нибудь другим.

Предупреждения:
1. рваное. Яся, можешь не читать
2. извиняюсь за пафос
3. Честный общий
4. Закончено.
5. Зампакто-арка
6. Кроссовер
7. История Коги — результат чтения одной узкотематической веши (Пять Колец)
8. Герр Каплей, таки оно влилось?
9. Неправильная Каракура. За Хисану спасибо Ясе. Ну вот и получается немного вбоквел  В отсутствии опыта прошу не обвинять, его действительно нет...
10. Полнейшая безбетность. Кто возьмется?

Он никогда не видел этого свитка раньше, хотя знал Библиотеку достаточно хорошо для своих тринадцати. Свиток старый, побуревший во многих местах и изорванный, вернее сказать даже изгрызенный, только крыс здесь отродясь не водилось, он знает.
Но это и хорошо, что еще нужно?
Тем более иероглифы складываются в столь интересное Кога, это явно имя… только вот чье?
Будущий Глава Клана, может без запинки перечислить имена и титулы десяти колен достославных предков, вот только похожего в этих списках нет…
***
-Дедушка, кто такой Кога?
Достопочтенный Гинрей чуть вздрагивает от этого вопроса, но внук этого не увидит.
Слишком рано.
Такой взгляд дедушки Бьякуе совсем не нравится. Абсолютно.
Острый, игольчатый, как в бою. На весах между «да» и «нет»
Это значит, дед придумает отговорку.
Так и есть.
-Эта история не для импульсивных юнцов!
Все.
И больше не скажет ни слова.
***
Самое страшное – увидеть разочарование в глазах того, кого уважаешь. Особенно, когда остался один.
«Пока не научишься сосредотачиваться на главном»
Сдержанность, достоинство, светлый ум, умение видеть картину в целом, не отвлекаясь на сиюминутные порывы…
Пройдет три года, покуда дед сочтет его достойным выслушать историю позора.
И каждый день из этого срока будет наполнен глухим недовольством, а позже и ненавистью.
Кучики Бьякуя не привык обвинять других. Он отыгрывается на себе.
***
На пятый год от основания Белого Города в Клане Ясного Утра родился наследник. Родился грозовой июньской ночью, и назвали его соответственно – Кога Шокачи, потому что молнии – кровь раннего лета, были в этот год особенно прекрасны.
Изо всех присутствующих в ту ночь в родовом поместье больше всех радовался молодой отец, второй Глава Клана – Инадзума-сама. Недолго продлится счастье.
***
Шокачи растет хулиганистым не более, чем другие, но своенравным. Пока он мал, многое можно простить, но это время быстро пройдет.
Малый Совет при главе клана, те самые четверо, с которыми Инадзума выживал и выжил на окраине Пограничья – мальчишество, растянувшееся на год, пока что наблюдают и делают выводы.
Что до юношеской эскапады, так он заплатил за все сам. На память остались четыре шрама, из-за чего он похож на страхолюдина. Но жена не жалуется. Это успокаивает.
Как только Шокачи становится чуть старше, контакт теряется. Этому в немалой степени способствует то, что Инадзума месяцами пропадает вне дома. Нужно обустраивать Пограничье, хотя бы минимально. А люди все прибывают – внизу бушуют войны Гэмпей.
***
Когда Шокачи исполнится десять, он спросит у отца:
-Почему я должен становиться Главой Клана?
-Тебе что-то не нравится? Так говори сейчас.
-Нет, просто хочу понять…
-Это большая честь, сынок. И большая ответственность. Ты все понял?
-Не совсем, отец – ты не ответил на мой вопрос.
-Потому что ты родился в Клане Ясного Утра, Шокачи, вот почему. Еще вопросы имеются?
-Нет, отец, я все понял.
Мальчишка говорит как взрослый, и ни одной эмоции не отражается на его лице. Для кого-то повод радоваться: смена растет! – а для Инадзума причина задуматься.
Через два дня будет созван Малый Совет, наследника отошлют.
А через два года Шокачи обретет зампакто. Но до поры эта сила будет спать.
***
Кога Шокачи вернется в родовое поместье за три месяца до совершеннолетия и в тот же день в первый раз серьезно поссорится с отцом. Повода долго выдумывать не надо: Инадзума серьезно сдал за эти годы, и наследник поставлен перед фактом скорой смены Главы.
Норов Инадзума мало отличался от характера его сына, а с годами стал еще круче. Маленькая «семейная ссора» едва не переросла в полномасштабное проклятье и Кога ушел.
Действующий Глава Клана знает, что тот вернется, но на всякий случай начинает готовить фиктивного «наследника» – сына Калияна – старшего из Малого Совета. Конечно, был еще способ урезонить строптивого наследничка, пригрозив изгнанием из рода, но Инадзума не пошел на это, понимал – не проймет, норов не тот.
В день совершеннолетия Кога Шокачи вернется. Тогда станет известно имя нового зампакто.
Инадзума-сама прикажет следить – убивать сына сейчас опасно, слишком шаткое равновесие между Пограничьем и Белым Городом.
Оскал молодого Коги видит только июньская ночь и его собственный зампакто, по прозвищу Мурамаса.
***
Последнее, что увидит Инадзума Белая Молния, Глава Клана Ясного Утра, в этой жизни – стальной прищур чужого клинка, но он умрет улыбаясь.
***
Сэнбонзакуре придется ждать очень долго, но он терпелив.
***
Через двадцать пять лет Кога Шокачи поднимет мятеж. Двадцать три года из этого срока он стоит у руля. Инадзума-сама пропал во время патрулирования Пограничья, вместе со всем отрядом.
Малый Совет наблюдает. Кога Шокачи стал поспокойней, и правит достаточно мудро, часто уходит с отрядом к Границам. Калиян справедливо надеется, что из очередного похода Кога Шокачи не вернется, тем более подрастает сынишка, но тот возвращается. Всегда. Издевательски улыбаясь с порога, прекрасно знает, зараза, о тайных мечтах Старшего Советника.
***
Через двадцать пять лет Кога Шокачи поднимет мятеж. За ним пойдут. Со страхом? Да что вы – с радостью!
В Сейрейтей воцарится хаос.
Следующие тридцать лет не войдут ни в одну известную летопись, кроме изгрызенного крысами свитка, затерявшегося в библиотеке давно переименованного Клана.
В 96 году от основания Белого Города Кога Шокачи изгонят из Клана, когда всплывет история с Инадзумой. А он будет только рад.
Собственно гораздо позже, во времена, когда родится Бьякуя, такими убийствами врядли кого-то можно будет удивить. Но тогда – в первые годы шаткого равновесия между Пограничьем и Сейрейтеем – это было недопустимо. Старожилы помнят волну Пустотников из-за Рубежа.
Через сто лет после основания Белого Города мятежного Когу пленят в месте Силы внизу, а его меч уснет вместе с хозяином. За это Малый Совет Клана заплатит собственной кровью.
Клан Ясного Утра превратится в Кучики, лет через пятьсот, когда заметят, что на сынов Ясного Утра валится всякая дрянь, то, что некоторые умники в генсее величают кармой.
***
Эта история будет передаваться изустно и только тогда, когда наследники обретут безоговорочную способность мыслить трезво.
***
- …Это означает, что мне когда-нибудь придется встретиться с ним?
-Возможно.
-Но ведь у меня тоже будут наследники, ведь так? Значит, не о чем волноваться.
Шестнадцатилетний мальчишка резво убегает по мощеной дорожке вглубь сада. Гинрей Кучики грустно провожает юнца глазами, он слишком хорошо знает историю своего рода.
Именно поэтому старый Гинрей никак не выказывает своего недовольства, когда ему доносят, что молодой Кучики связался с нищенкой из Руконгая.
Только говорит:
-Поступай как знаешь.
Он слишком хорошо знает к чему это приведет.

***

Я не знаю, что побуждает меня помогать мелкому мальчишке, запускать воздушного змея.
Может быть то, как беспомощно трепещут чужие крылья, под ударами не понятного пока ветра.
К тому же это легко и приятно – раскрыться, Почувствовать Ветер и научить.
Почувствовать чужую радость как свою. Занимательное ощущение.
Над крышами Сейрейтей плывет неспешно воздушный змей.
***
-…Ух ты, как в легенде!
Я немного смущен детской его непосредственности и восторгом, который плещется в глазах мальчишки, и чтобы прогнать неуместное чувство, спрашиваю в ответ.
-Бьякуя…
Тот, кто исправляет ошибки…
Неужели дождался?!
***
-Это правда, что ты зампакто прадеда Инадзума?
-Да.
-Я рад, что ты со мной.
***
Я почти ненавижу его за это. Быть клинком Главы Великого Клана.
Ненавижу. Почти.
***
-А то ты не знаешь, что делать!
- Знаю, конечно…
Но опасаюсь, признайся уж, хотя бы сам себе.
А все равно – придется.
***
На холме, так похожем на тот, где когда-то произошла их встреча, постепенно, крошась, истаивают лепестки, пока в руках не остается пустоты.

***

-Хватит бока отлеживать, болезный ты наш! Я тут, между прочим, ради него стараюсь, а он…
Определенно у меня испортился характер. Тысячу восемьсот лет назад я не был столь вспыльчив и язвителен…
Считается, что занпакто - часть души шинигами. На самом деле, это не совсем так – мы просто приходим к тому, кому больше всего нужны. И влияем друг на друга равно. Во всяком случае – в идеале. Но здесь вам не идеал, это – реальность. Приходится со-су-щество-вать. Трудно, но надо.
-Я ее нашел, а ты тут простыни пролеживаешь…
-Кого еще? – совсем без интереса, ну конечно, у нас же другие проблемы…
Растягиваю ответ и с удовольствием наблюдаю, как вытягивается его лицо.
***
Терапия все-таки великое дело…
***
В успехе магазинчика Урахары Кискэ нет ничего удивительного: торговец обладает самой свежей информацией и очень хорошо знает, когда стоит открывать рот.
Сейчас лучше прикинуться «шлангом», как выражается Куросаки-кун.
Все, что ему нужно Кискэ знает и так.
О маленькой искрящейся девушке, синеглазой полукровке, приехавшей в город два года назад, о вечерних ее прогулках на восточную окраину с фотоаппаратом, и о том, что, когда снимать уже нельзя, она просто смотрит в небо.
И когда приходит послеполуденный гость с той стороны Урахара не удивляется и даже не язвит – просто передает гигай. Пришедший издалека никак не выдает своих чувств.
***
Есть время, когда ты чувствуешь, что должен быть здесь и сейчас, есть время искренности и веры.
К каждому оно приходит по-своему, потому что не может не наступить. Нужно только увидеть.
Не больше.

***
В Каракуре существуют два времени года – осень и весна, в остальные полгода здесь не на что смотреть.

***
Южная оконечность, проспект Маяков, домик под зеленой крышей.
Адрес до неприличия прост.
Дальше только Джоино-Ичи - Маяк Надежды.
Те, кто живет в генсее страсть как любят пафосные названия.
***
А к морю можно спуститься.

К четырем часам мужчина выйдет к магазинчику бабушки Джотай.

***
В доме под зеленой крышей приглушенно выясняют отношения, слышится тихий плач.
Пять часов.
Кучики аккуратно ставит подарок на бортик маленькой верандочки.
Он ждет.
Раздраженно шорхают сёдзи, где-то рвется бумага.
-Ты кто такой?
Дешевый фарс, не более.
Дешевый фарс не требует ответов.
Колокольчик-подарок остается на парапете.
Не холодно - поздняя весна.
Бьякуя все-таки может двигаться чуть быстрее, чем это принято.
Юкихиро не успевает среагировать, а правая рука оказывается выкручена под абсолютно неприемлемым углом.
-Обидишь ее, умрешь.
А теперь пшел вон!
Отличительная черта Юкихиро состоит в том, что он умеет быстро просчитывать варианты и решает возникающие проблемы исключительно дипломатическим путем.
В этот раз он просто уходит.
При всестороннем анализе ситуации решает не связываться.
А позже – исчезает из ее жизни.
***
Хисане совсем не хочется двигаться, даже, когда с улицы доносится болезненный крик.
Юкихиро не нашел ничего лучше, как взревновать ее к небу.
Но он не тот, кому она расскажет.
Дальнейший разговор был предсказуем.
***
Незнакомого знакомца она заметит, когда тот двинется от подоконника в обратный путь.
На подоконнике остается стоять колокольчик в горшочке.
Интересно, почему колокольчик?

***
Хисана часто видит этого мужчину в галерее в последнюю неделю. Он обычно молчит, только смотрит. На фотографии, на нее…
Он кажется смутно знакомым, но не более.
Проходит на кухню, чем-то шуршит.
Чем там можно шуршать?
Она не помнит.

***
-Чай?
У бабушки Джотай продаются разные чайные смеси.
Тонизирующие, успокаивающие, к хорошему сну… главное правильно заварить.
***
-Почему мне кажется, будто я вас знаю?
Он уходит к порванным седзи.
-Потому что это так и есть.
Короткое задумчивое молчание.
-…Там были колокольчики и старые вишни, да? – она как будто по тонкому льду идет, а вдруг нет?
-Вспомнила?
-Чуть-чуть… – он помнит немного смущенную ее улыбку.
Есть время искренности и веры.
К каждому оно приходит по-своему, потому что не может не наступить. Нужно только увидеть.
Не больше.
***
Две недели.
На то, чтобы вспомнить друг друга.
Потом он уйдет.
Четырнадцать дней это очень много. Достаточный срок.
В домике под зеленой крышей поселяется умиротворение.
***
Джоино - Ичи светит для всех.

***

…возвращается посветлевший. Моя заслуга, гордиться можно. Только все это быстро пройдет.
А впереди…
…строго говоря, Мурамасу можно назвать родовым клинком.
Всякого Главу учат управлять сознанием окружающих, это началось отнюдь не с Шокачи.
Случилось так, что эта сила воплотилась. И даже нашла себе шинигами.
Испытание на прочность.
Отвечать понятно кому.
Как мне это надоело, кто бы знал…
***
…Чуть задеть – следи, готовься…
-Вот и началось. Ты рад?
-Я не собираюсь терпеть дольше, чем необходимо – голос ничуть не усталый, но я слишком хорошо его знаю: если это ружье выстрелит, мало не покажется никому.
В этом мой нынешний шинигами очень похож на своего далекого прадеда – способностью идти до конца.
Теперь начнется самое интересное – стратегия. Бьякуе Кучики стратегии хватает и в обычной жизни, для него это необходимый инструмент, не больше. Для меня – страсть.
Мы все-таки не зря встретились: слишком много в нас общего.
И когда он останавливает мою руку, и смотрит взглядом вовнутрь, я прекрасно понимаю, что он хочет сказать.
Мы начинаем играть.
***
Двое стоят друг против друга и, не двигаясь, смотрят. Потом тот, что пришел, аккуратно положит клинок на землю.
-Кто ты такой?
Без ответа.
Отойти на два шага назад - дуэльное расстояние.
-Ты помнишь, как все начиналось, не так ли?
Не привязывайтесь к оружию…
В памяти всплывают слова фехтовальных трактатов, то, что въелось, кажется, в самую глубину.
У него хорошая память. На факты, на лица и на движения.
И запреты не толще бумаги.
Гарда меча - это я, по кромке танцует чужая смерть.
Только это не полная правда. Одно переходит в другое.
- У меня нет права убить тебя, я могу только отпустить…
А Кога Шокачи так надеялся на хорошую схватку. Утолить голод хотя бы одним, он давно перестал быть шинигами.
Он заходится от боли, и ударяет, сжигая себя, одновременно зная, что все это бесполезно.
Совсем.
***
-А ты, дорогуша, вообще мне не нужен. У тебя не осталось сил.
Мужчина тяжело опускается в выгоревшую траву и безучастно наблюдает, как за Мурамасой бегают Согио но Котовари — хотят получить компенсацию за моральный ущерб. А потом полегоньку присоединяются и остальные.
-Зачем ты это сделал так?
-Меня слишком много били по голове…
Помоги подняться…
***
Знакомый домик с зеленой крышей.
Я закрою сёдзи с той стороны, тем более их уже гораздо больше, чем двое.
Найдется о чем поговорить с Широюки.
***

Несколько дней спустя

Она обнаружится в летней забегаловке через дорогу, пьет темное пиво, Хвост смирно сидит на соседнем стуле и, кажется, мечтает о чем-то своем.
-Не прогонишь?
-Садись. Ну и?
-Ему еще многому предстоит учиться, но он справится.
На лисьей мордахе Хвоста написано все, что он думает о глупых самураях и их высокопарных речах, но он, слава ками, молчит.
Ой, нет, заговорил.
-Вот гляжу я на тебя и думаю, то ли ты по жизни такой идиот, то ли еще чего…
Хочет нарваться на драку, не иначе.
-Нишкни, Хвост!
-Вот так всегда. Дис-кри-мина-ция – Мару тщательно выговаривает малоупотребимое словечко.
Может попробовать?
-Спасибо за бои – кости размять…
-Обращайся.
А пиво здесь все-таки вкусное.

Крохотулечка к "Преданию..." 418 слов. Финал.
Предупреждение: я извиняюсь за начало. Дело в том, что мне приснилась фраза, а после я ее "удачно" забыла. 
Зампакто-арка
Бета  Pixie.

Глава отвечает. За соблюдение законов, за благополучие младших кланников, за…многое. И что за беда, если это идет вразрез с возможностью действия?
Постулаты Великого Клана.
Рыжий мальчишка, сам того не зная, подаривший великое благо, и теперь здесь. А я вспоминаю. Практически каждый раз.
Четыре минуты между боем и Сокиоку. Возможность действовать это очень… много. Значит, я успею сделать то, что хочу. Сам.
***
Начиная теперешний бой, я помню только то, что в нас слишком много общего. И нет, это совсем не лица.
Существует правило использования диспозиции, и я не собираюсь им пренебрегать.
Убить слишком просто, изменить слишком трудно – пляши попугайчик между «да-нет-не знаю».
Постулаты Великого Клана.
Но существует неучтенный фактор. Фактор зовут Куросаки. Это меняет практически все.
***
…Этот мой…родственник ударяет всей силищей по самому себе. То есть изначально-то…
Третий Закон Ньютона как он есть.
А я сижу и думаю, чего ж это в нашем роду рождаются одни идиоты…
Исключений из этого правила нет. Вот так и живем.
Родственничка уводит девчонка-целительница.
-Не беспокойтесь о нем, Кучики-сан.
А я что?
Поздно пить боржоми, как говорят совсем на другой оконечности мира.
Пройдет полных пять лет, прежде, чем я попаду сюда снова.
За это время многое изменится, да. И с ними и со мною.
Но это все еще впереди.
***
В этом доме как-то странно, я помню его совсем другим. С тенями в углах и грустинкой в пространстве.
Сейчас все не так.
А Орихимэ-сан наконец научилась заваривать чай.
-С ним все хорошо, память помаленьку возвращается.
При входе звякает колокольчик.
Орихимэ уходит. Я остаюсь.
Это поток. Мне даже не нужно вслушиваться в слова.
А еще я вижу то, в кого она превращается.
Не хватает спокойствия, да. Она искупает это интуитивным умением слушать и забирать боль.
Смешная девчонка, мешающая сметану, кукурузу, селедку и кетчуп.
Стала взрослой, только и всего.
Два лета в Сейрейтей и одно в Уэко Мундо просто так не проходят.
***
Она уходит готовить.
Кога проходит в комнату. Напарывается взглядом на новый объект. На меня.
Старается двигаться так, будто я всегда здесь был, а ему все равно. Все равно, я сказал.
Не выходит. Будь тебе хоть несколько тысячелетий.
Подходит к окну.
-Я что-то нарушил, так?
А реакции у нас одинаковые.
Это плохо. Или хорошо. Время покажет.
-Отросли?
Он отшатывается – помнит.
-Только не снова…
-Кто тебе даст, ребенок…
-Поэтому я сейчас такой… слабый? – одними губами.
И сразу, без перерыва:
-Что же делать … теперь?
-Думаю, просто жить.
Он все-таки еще такой ребенок, Кога Шокачи, сын Ясного Утра, который ошибся.
Все можно изменить. Всегда.
Я хорошо помню последние пять лет.
Передо мной встает солнце.